Евгений Прошкин - Слой Ноль
Сапер покатал по столу белую капсулу и толкнул ее Мухину. Виктор накрыл ее рукой и долго не решался оторвать ладонь от теплого пластика. С того момента, как он очнулся в «девятке», прошло чуть больше суток. За это время он прожил три жизни: не буквально, но по тому опыту, что отложился в памяти, — да, прожил. И это были его собственные, настоящие жизни. И сейчас ему предлагали четвертую — сразу, без передыху. А потом будет пятая, шестая, седьмая — пока он не научится плевать на все эти условности. На все эти жизни, смерти и что там еще бывает?
— Мозги у меня не выкипят? — спросил он.
— Обязательно выкипят, — заверил Константин. — Соберем и засунем обратно. Погоди, не на кухне! Я тебя отведу. Тазик больше не понадобится — тебе вроде уже нечем...
Комната Мухина находилась посередине — квадратов пятнадцать, немаленькая, с кремовыми стенами. Цвет Виктору не понравился, но он решил не придираться. Обстановка была примерно такой, как он и ожидал: полуторная кровать, телевизор, гардероб с пустыми вешалками и кондиционер.
— Бритву и зубную щетку найдешь в ванной, — сказал Константин. — Будут еще пожелания — запишешь, охрана доставит.
— Какие тут пожелания?..
— Ну, не знаю. Один... член нашего коллектива, например, повесил у себя шторы. В пику Сан Санычу.
— Разве бабу попросить...
— Это пожалуйста, через полчаса привезут.
— Надувную? — хмыкнул Мухин.
— Естественно. Все, не буду мешать. Да!.. Снадобья щибановские вон там. — Он показал на тумбу под телевизором. — Но это потом, у тебя уже есть. Расслабляйся.
Виктор прилег на кровать и повертел во рту капсулу. Закрыв глаза, он попытался представить себе слой, в который сейчас попадет. Он мечтал перенестись в какую-нибудь утопию, где женщины играют на арфах, мужчины пьют из золотых кубков, а дети не умеют плакать. Где никто не снимает порнуху, потому что любовь — это не ремесло, а искусство. Где никто не нюхает «снежок», потому что всем и так весело. Где никто не стреляет, потому что негодяй сам в отчаянии посыпает голову пеплом и удаляется в пустыню...
Виктора устроил бы вариант и попроще, без кубков и арф, но ничего, кроме трех лесбиянок, он так и не придумал.
Вскоре безвкусная скорлупка начала растворяться, и на язык попало что-то сладкое. Мухину захотелось выплюнуть.
Он проглотил.
Глава 7
Виктор приподнял горелое одеяло и, убедившись, что муравьев нет, откинул его в сторону. Под сырой ватой оказался темный щебень, не сильно утрамбованный. Ковырнув его лыжной палкой, Мухин увидел почерневшую книжку, тоже сырую, и какие-то облупленные железки. Культурный слой здесь был неглубоко, и поиски определенно имели смысл.
— Сука!..
Мухин копнул еще и наткнулся на синий закругленный бок — не то кастрюлька, не то жестяная коробочка. Встав на колени, он разгреб мелкую бетонную крошку и достал будильник. Стряхивая налипший песок, Виктор повертел находку в руках и чуть не закричал от радости — будильник был механический. Электронный тоже мог бы сгодиться, но это товар на любителя, а механический, да если еще и работает...
Он тронул заводную ручку и, прижав часы к уху, прислушался. Внутри тикало. Не веря такой удаче, Мухин чуть-чуть, на пол-оборота, повернул второе колесико и медленно совместил стрелки. Над кучей обломков разнесся пронзительный звонок. Виктор вскочил и, потрясая будильником, исполнил победный танец. Два-три дня он будет сыт, а если хорошенько поторговаться, то пожалуй, что и четыре.
— Сука!! — крикнули сзади, и Мухин наконец сообразил, что его кто-то зовет. — Ты оглох?!
На тротуаре стоял дюжий мужик — по пояс голый, в блестящих хромовых сапогах и с пустыми пулеметными лентами крест-накрест. Виктор его, кажется, не знал — по крайней мере не помнил. Он привык не различать людей — они узнавали его сами. Когда им было нужно.
— Сука, бегом сюда!
Мухин сунул будильник за пазуху и, спрыгнув с треснутой плиты, поскакал по кочкам.
Мужик в лентах не носил бороды, и это, бесспорно, свидетельствовало о его высоком статусе. Если человек имеет возможность бриться, то у него наверняка есть еда, а может, и еще что-нибудь полезное.
— Курить хочешь?
Виктор часто закивал.
— А я тоже кой-чего хочу, — сказал бритый, доставая из-за спины майонезную банку.
Про майонез все давно забыли, и удобные маленькие банки с крышечкой использовали для хранения окурков, но называли их по-прежнему — майонезными. Кроме того, банки были стеклянные, и любой сразу видел, сколько в них курева и какого оно качества.
Мужик с лентами держал почти полную. Там были бычки и с фильтром и без, но главное — не было папиросных гильз. На этом Виктор уже попался: однажды ему насыпали целый кулек, он думал, что хватит на неделю, но все место в пакете занимали мундштуки от папирос, никчемные бумажные трубочки. Табака он с них не натряс и на затяжку, а гильзы случайно промочил под дождем и, всплакнув, выкинул.
Однако теперь ему предлагали настоящее курево, первый сорт. Мухин сразу приметил длинную изогнутую сигарету — почти не тронутую, ну разве что слегка.
— Сестрица в берлоге? — спросил бритый.
— Давай банку.
— Не бойсь, не обману. На фига мне тебя обманывать, если я могу ноги тебе переломать.
Виктор испуганно поднял голову. Да, такой может.
И не только ноги.
— В смысле, мог бы, — поправился мужик. — Но не ломаю же! Пошли.
— Да куда ходить-то? Жди здесь, — проговорил Мухин, не спуская глаз с длинного окурка. — Слушай, тебе котлы не нужны?
— Зачем они мне?
— А я откуда знаю? — Он все же полез за будильником, но тот провалился к самому животу, и Виктору
пришлось развязать пояс.
Последний месяц он ходил в толстом махровом халате, обрезанном выше колена — чтоб не мешал лазить по развалинам. Из лишнего куска получился хороший шарф, широкий и плотный. Но сегодня было тепло.
— Сука, не томи, а то передумаю, — предупредил бритый. — Я-то без бабы не останусь, а ты будешь курить собственный член.
На «член» Виктор не обиделся, а вот обращение «Сука» его немного задело, но возражать он не посмел.
— Сейчас приведу, — буркнул он, почесав лоб. — Аванс давай.
Мужик высыпал на ладонь несколько бычков — так себе, «на пару дохлых», как в армии говорили. Мухин брал их бережно, по одной штуке, и раскладывал по карманам.
— Сука!
— А?..
Его и самого удивляло, что он отзывается на это слово, но получалось как-то автоматически, минуя сознание. Он снова поскреб лоб — неистово, ногтями.
— Пока ты телишься, у меня все желание уйдет. На тебе еще. Сука, только быстрее!
Мухин собрал окурки и помчался к берлоге. По дороге он драл жестким рукавом лоб и все никак не мог остановиться. И еще его беспокоила «Сука». Она тоже как будто чесалась — ворочалась в мозгу, царапая его своей шкурой.
