Гарднер Дозуа - Лучшее за год XXV.I Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк
Но Энди думал о другом.
— Вы хотите сказать, что моя подпрограмма переживет выгорание?
— Да, — сказала Джулия, будто бы делясь с ним хорошей новостью.
— Ох, ужас! Ужас! Я и так едва терплю жизнь среди всех этих стариков!
Он бросил на Констанс панический взгляд. Такой взгляд она видела у собственного отражения в окне — экране, когда пыталась справиться с приступом клаустрофобии в первый день на станции.
— Тогда, — сказала Джулия, — тебе надо уходить. А ты? — обратилась она к Констанс.
— То же самое.
— Знаю, — кивнула Джулия. — У меня имеется отличная теория мышления. Я вижу вас обоих насквозь.
Констанс хотела сказать в ответ что-нибудь обидное, потом поняла, что это бессмысленно, и решила промолчать. Она взяла Джулию за руку.
— За то, чем ты была, — сказала она, — даже если тебя не было.
Джулия хлопнула ее по плечу.
— За то, чем ты будешь, — сказала она. — А теперь уходите.
— До свидания, мама, — сказала Констанс, и они с Энди вышли, оставив дверь открытой и не оглядываясь.
— Багаж? — спросил андроид, заведовавший Длинной Трубой. Он жил в фарадеевской клетке, и к его коробке был подключен «нортон» с ручным управлением. Андроид никуда не собирался.
— Только вот это. — Констанс показала плоский металлический прямоугольник величиной с бизнес-карту.
— Содержимое?
— Произведения искусства.
Они с Энди преодолели половину светового города на полусветовой скорости. В промежутках свободного полета — в челноке от Внутренней Станции с Короткой Трубой к игле корабля, снующего от дальнего конца Короткой Трубы Внутренней Станции номер четыре к тормозному порту Короткой Трубы Длинной Станции номер один — они просматривали и записывали все, что могли, из мощно нарастающего потока информации, излучавшегося облаком полисов. Оно больше не было золотисто-зеленым, а переливалось всеми цветами радуги, отражая и дробя пожелания своих обитателей, все увеличивавшихся в числе и все дальше уходивших от человека. Беглецы сохранили несколько научных теорий и технических изобретений, но гораздо ценнее и более доступным пониманию оказалось искусство: музыка, картины и дизайн, созданные потомками человека, проникшими в такие тонкости человеческого мышления, что для них величайшие творения художников и композиторов человеческой эпохи стали только начальной точкой, первичным элементом, как простая линия или отдельная нота. Констанс сознавала, что в ее руках столько стимулов и вдохновения, что она, где бы ни оказалась, сумеет запустить новый Ренессанс.
— Проходите.
Голые и безволосые, с единственной ношей — металлической карточкой, — Констанс и Энди вошли в корабль-иглу Длинной Трубы. Перешагнув кромку воздушного шлюза, оба вздрогнули. В корабле-игле было холодно, и становилось все холоднее. Низкотемпературная спячка — единственный способ пережить месяцы при десятикратном ускорении, необходимом для достижения релятивистских[16] скоростей, и месяцы такой же перегрузки при торможении на дальнем конце. Путешествие по Длинной Трубе напоминало спуск по самой крутой на свете водяной горке: все, что запоминалось, — это долгое-долгое «а-а-а!». Опытные члены команды называли это «субсветовым визгом».
Констанс с Энди провизжали до звезды Барнарда. Затем провизжали от эпсилона Эридана до тау Кита, к Россу 248-й и к 61-й Лебедя. Они нигде не задерживались. Маленькая металлическая карта памяти оплачивала их проезд образцами искусства и научных открытий.
Наконец их выбросила наружу последняя из Длинных Труб. Они оказались на поверхности раздувающегося пузыря человеческой цивилизации, на его внутренней стороне. Дальше можно было добраться лишь звездолетами. Система была еще слишком бедна, чтобы позволить себе строительство звездных кораблей. В ней даже оказалось не слишком много полисов. Имелась одна населенная планета земного типа — если под «земной тип» подходит полуторная гравитация и пенная экосистема на поверхности земного застойного прудика. Люди здесь жили под открытым небом.
Энди и Констанс решили испытать эти места. Им пришлось нарастить себе кости и мышцы, перестроить антитела иммунной системы и вырастить новые бактерии и энзимы в кишечнике. Все это дало им занятие на долгие месяцы путешествия от кометного облака. Ощущение было как при тяжелой болезни.
Из этого полушария, с этой широты, в это время ночи облако полисов не затмевало звезды. Они были видны как есть. Голые звезды горели разными цветами на цельном черном куполе неба.
Констанс с Энди шагали по скользкой гальке на берегу темного моря, населенного лишь нитевидными водорослями да одноклеточными. Со стороны берега поднималась изгородь от ветра: трава и кустарник, результат генных модификаций местных живых организмов — той зеленоватой слизи, от которой скользила под ногами галька. Парой километров дальше начинались низкие здания и тусклые огни колонии.
— Жизнь на камнях, — сказала Констанс, — надоела мне до тошноты.
— Что тебе не нравится?
— Я все время чувствую себя тяжелой. Погоду делает небо, а не увлажнители и воздуховоды. Младенцы ревут, детишки орут. Вокруг бродят тупые зверюги. Солнце излучает в таком спектре, что даже мой загар не помогает. Готова поклясться, моя кожа пытается перекраситься в синий цвет. И чтобы иметь крышу над головой, надо зайти в дом. Метеоры сгорают в воздухе прямо над нами. — Она с отвращением покосилась на волны прибоя — И еще этот непрерывный шум!
— Думаю, — произнес голос в бусинке ее наушника, — ты наворчалась достаточно.
Констанс похолодела. Под ногами Энди все так же хрустели камешки.
— Как ты-то сюда попала? — прошептала Констанс.
— Моя подпрограмма перестроила меня и переслала тебе, пока ты еще была в Солнечной системе. Прицепила к одной из программ об искусстве. Я — настоящая Джулия, какой была до этих злосчастных событий.
— Чего тебе надо?
— У тебя записан мой геном, — сказала Джулия. — Я хочу загрузиться.
— А дальше что?
Констанс как будто услышала, как мать пожимает плечами.
— Стану тебе хорошей матерью…
— Ха!
— И еще у меня есть деловое предложение…
— Мама, — перебила Констанс, — лучше сейчас же забудь о нем.
Она выключила наушник. Это следует обдумать.
Она побежала вдоль берега, тяжело и неуклюже, как будто несла кого-то на плечах.
— Прости, что я разворчалась, — сказала она Энди.
— Да все в порядке, — отозвался он. — На меня иногда тоже находит. Я думаю так же, но потом вспоминаю о том, что все это искупает.
