Джек Вэнс - Эмфирио
Свет погас. Амианте быстро подхватил лист бумаги, разложил его на верстаке, обсыпал слоем мягкого черного порошка и принялся тщательно растирать порошок валиком. Приподняв лист, он стряхнул лишний порошок и опустил бумагу в ванночку. Включив свет, Амианте с нетерпением нагнулся над ванночкой, разглядывая изображение. Вскоре он удовлетворенно кивнул, взял первый лист, скомкал его и отбросил в сторону. Вернувшись к столу, он стал покрывать сиропом следующий лист бумаги.
Гил смотрел, как завороженный — он понял, чем занимался отец, понял слишком хорошо. Тайное стало явным! Отец нарушал строжайшее, важнейшее из правил Собеса.
Амианте дублировал.
Гил с ужасом уставился на отца — как если бы перед ним был незнакомец, от которого можно было ожидать чего угодно. Его совестливый, прилежный отец, заслуженный мастер резьбы по дереву — дублировщик? Невероятный, но неоспоримый факт! Гил даже усомнился — не спит ли он? Действительно, нелепость происходящего чем-то напоминала сон.
Тем временем Амианте заменил вставленную в коробку проектора пластинку и точно сфокусировал изображение на чистом листе бумаги. Гил узнал один из отрывков из отцовской коллекции древних документов.
Теперь в движениях Амианте прибавилось уверенности. Он сделал две копии документа, после чего приступил к дублированию других бумаг из драгоценной папки.
Немного погодя Гил пробрался вверх по лестнице в спальню, внутренне запрещая себе делать какие-либо выводы. Было слишком поздно. Он не хотел думать. Но одно мрачное опасение никак не давало ему заснуть: жалюзи на окнах мастерской пропускали полоски света. Любой человек, проходивший по площади, мог заметить странные вспышки и задуматься над их происхождением. Гил снова выглянул из окна. Циклически повторявшееся включение-выключение света с последующими ярко-голубыми вспышками привлекало внимание и вызывало подозрения. Почему Амианте проявлял такую неосторожность? Неужели, отвлеченный размышлениями о других странах и временах, он забыл, где и когда живет?
К огромному облегчению Гила, Амианте все-таки утомился и прекратил незаконную деятельность. Гил слышал, как он ходил туда-сюда по мастерской, складывая оборудование.
Амианте медленно поднялся по лестнице. Гил притворился, что спит. Амианте улегся в постель. Гил открыл глаза и чего-то ждал — ему казалось, что отец тоже не смыкает глаз, возбужденный преступными замыслами... В конце концов Гил задремал.
Утром Амианте вел себя так, будто ничего не произошло. Завтракая кашей с рыбными хлопьями, Гил сосредоточенно размышлял. За предыдущий вечер Амианте скопировал восемь или десять документов из своей коллекции. Скорее всего, он собирался продолжать дублирование. Следовало как-то намекнуть на то, что вспышки проектора и мигание света в мастерской заметны с улицы. Изо всех сил стараясь придать голосу выражение полного равнодушия, Гил спросил: «Вчера вечером ты чинил светильники?»
Амианте удивленно взглянул на сына — брови его взметнулись и тут же почти смущенно опустились. Трудно было представить себе человека, более неспособного к притворству: «Э-э... почему ты спрашиваешь?»
«Я смотрел в окно и видел, как ты включаешь и выключаешь свет. Ты опустил шторы, но остались щели, а с улицы заметно, как мигают лампы. Что-нибудь перегорело?»
«Что-то в этом роде, — ответил Амианте, потирая лоб. — Так что же — тебе сегодня в Храм?»
Гил запамятовал: «Ох. А я так и не выучил упражнения!»
«Ничего — что получится, то получится. Не все появляются на свет прирожденными прыгунами».
Гил провел неприятнейшее утро в храмовой школе, неуклюже повторяя простейшие скачки, в то время как дети из благочестивых семей, на несколько лет младше Гила, исполняли элементарный выкрутас с акробатическим изяществом, заслуживая похвалы прыгуна-вожатого. Что еще хуже, в тренировочный орнаментарий зашел третий заместитель эквилибриста-настоятеля. Неповоротливые курбеты Гила, то и дело терявшего равновесие, вызвали у священнослужителя такое негодование, что тот с отвращением воздел руки к небу и удалился, не находя слов.
Вернувшись домой, Гил обнаружил, что Амианте приступил к изготовлению новой ширмы. Вместо обычного арзака он выбрал панель дорогостоящего инга, высотой чуть меньше своего роста и шириной больше обхвата. Всю вторую половину дня Амианте переносил на панель подготовленный эскиз — рисунок, сразу производивший глубокое впечатление. Гил невольно усмехнулся, поразившись непоследовательности отца, советовавшего выбирать веселые сюжеты, но отдавшего предпочтение картине, проникнутой меланхолией. На эскизе за ажурной решеткой с лиственными гирляндами почти скрывались маленькие серьезные лица — разные, непохожие, объединенные лишь тревожно напряженной сосредоточенностью взоров. Сверху благородными каллиграфическими символами были начертаны три слова: «ПОМНИ ОБО МНЕ!»
Позже, ближе к вечеру, Амианте потерял интерес к новой панели. Он зевнул, потянулся, встал, подошел к выходной двери и выглянул на площадь, заполненную суетливым потоком горожан, возвращавшихся с работы из других районов: грузчиков, плотников судостроительных верфей, механиков, резчиков по дереву, металлу и камню, купцов и продавцов, писарей и конторских служащих, поваров, пекарей, мясников, чистильщиков рыбы и птицы, рыбаков, считывателей счетчиков и работников Собеса, уборщиц, гувернанток, сиделок, врачих и зубодерок (последние профессии в Фортиноне поручались исключительно женщинам).
Якобы пораженный неожиданной мыслью, Амианте закрыл дверь, подошел к окну и принялся рассматривать и ощупывать шторы. Задумчиво потирая подбородок, он мельком покосился на Гила, но тот сделал вид, что ничего не замечает.
Вынув из шкафчика бутыль, Амианте налил два стакана цветочного тростникового вина, сладковатого и некрепкого, поставил один под рукой у Гила и принялся прихлебывать из другого. Подняв глаза, Гил не мог поверить, что этот высокий, слегка склонный к полноте человек со спокойным бледноватым лицом, в какой-то степени замкнутый, но в общем и в целом мягкий и доброжелательный, был решительным, даже опрометчивым преступником, вчера вечером точными движениями колдовавшим в мертвеннокрасной полутьме над запрещенной аппаратурой. Если бы только все это привиделось в кошмарном сне! Агенты Собеса, всегда готовые помочь и смотревшие сквозь пальцы на мелкие прегрешения, безжалостно и неутомимо преследовали злостных нарушителей. Гил видел однажды, как иждивенца, убившего жену, тащили на реабилитацию. От одной мысли о возможности такого обращения с Амианте у него все переворачивалось в желудке.
