Дин Кунц - Интерлюдия Томаса
Она шепчет: «Мы подходим к порогу, не оступись», и сжимает мою руку, как будто чтобы убедить меня.
Её очевидное беспокойство должно немного успокоить мои нервы, но этого не происходит. Ощущение какого-то неизвестного, но огромного зла, ожидающегося впереди, не уменьшается, а, фактически, усиливается. После истории об убийстве маленького Максвелла его одержимой роднёй, после того, как увидел очаровательную Ардис Хармони, преобразившуюся в смертоносную марионетку с мясницким ножом, у меня не было причин страшиться этой неизвестной опасности больше, чем я боюсь Присутствия, кукловода, но моя интуиция продолжает настаивать.
Обещанный порог около двух дюймов высотой. Левым плечом я задеваю то, что может быть тяжёлой отодвигающейся дверью, и пистолет в левой руке громко звякает о сталь. Через подошву одной из туфель я чувствую металлическую вставку, находящуюся в пазу посередине порога толщиной в один фут.
– Пляж уже достаточно далеко, и теперь мы можем рискнуть, – говорит Джоли, отпуская мою руку, и включает маленький фонарик, размером с маркер.
Свет – долгожданный, правда, недостаточный, за лучом темнота спускается снова, когда он движется, она как мантия спускается из чего-то накрытого капюшоном и вражеского, изображённого тусклым светом, извивающимся на стальных стенах, как будто они – пытаемые жители какой-то параллельной реальности, отделённые от нас тонкой деформирующей мембраной.
В свете тонкого луча обнаруживается, что мы оставили трубу позади и вошли в прямоугольную комнату приблизительно десять футов шириной и двадцать длиной. Пол, кажется, выложен белой керамической плиткой, разделённой не линиями раствора, а тонкими стержнями из блестящей стали. Все другие поверхности – нержавеющая сталь.
Лучом девочка показывает на лом и несколько деревянных щепок различного размера, которые лежат вместе в углу.
– Мне нужно было разведать, что находится за дверями, и это было непросто, я даже думала, что разорвала сонную артерию. Когда-то они были пневматическими, думаю, но теперь для них нет энергии.
Нарушенная темнота беспокоит больше, чем предшествующий полный мрак. Даже в стеснённом пространстве абсолютная чернота позволяет разуму представлять большое пространство, но здесь потолок едва ли больше семи футов над полом, а блеск холодной стали – зловещий.
– Что это за место? – спрашиваю я.
– Возможно, труба за нами давным-давно была просто ливневым водостоком, до того даже, как дедушка купил «Уголок». Но что-то связывает эту систему с ней. Что-то таинственное или даже нехорошее, если хочешь знать моё мнение. – Она водит светом по стенам влево и вправо, где гладкая сталь прерывается двойным рядом дюймовых отверстий. – Я долго думала об этом, и считаю, что это, прежде всего, что-то вроде пути для побега. Если люди использовали его, они обеззараживались в этих комнатах – ну, знаешь, например, из-за бактерий и вирусов. Возможно. Я не знаю. Но если ты был не человеком, если ты был чем-то ещё, и ты проникал так далеко, они закрывали тебя здесь и вместо этого вкачивали убивающую бактерии взвесь или, например, закачивали отравляющий газ в комнату.
– «Если ты был чем-то ещё»? Чем же?
Девочка не успевает ответить – появляется грохот, не похожий на подземный шум землетрясений. Кажется, он идёт сверху, усиливается, отчего я тревожно смотрю на потолок.
– Возможно, восемнадцатиколёсник, – говорит Джоли. – Сейчас мы под прибрежным шоссе, за пределами «Уголка».
Она ведёт к концу комнаты, где четыре ступеньки поднимаются ко второму порогу. Здесь она отодвигает другой блок стальных дверей. За ним находится комната, идентичная первой.
Она проводит светом по раме перед тем, как войти в эту комнату.
– Тебе нужно было пройти через эти два воздушных замка, чтобы вырваться с острова. Они не давали никаких шансов.
Я следую за ней.
– Кто – они?
– У меня есть кое-какие идеи, – отвечает она, но ничего больше не высказывает, пока ведёт меня через комнату к другим четырём ступенькам, которые ведут к третьей взломанной двери.
Очередной большой грузовик проезжает над головой, следующий за более лёгким движением, но вибрация меня больше не беспокоит. Сейчас я озадачен даже более сильным предчувствием, что впереди ждёт непревзойдённая мерзость, зло настолько явное, такое совершенно порочное и совершенно нездоровое, что расположено на более глубоком уровне Ада, чем какой-нибудь Данте[50] когда-либо мог себе представить.
После этой третьей двери Джоли говорит:
– С этого места есть электричество, – и нажимает на настенный выключатель.
Тёплый свет идёт от ламп, скрытых в углублениях вдоль обеих сторон прохода, и он длинный, как футбольное поле, около двенадцати футов шириной и восьми футов высотой. Каждая поверхность светло-жёлтого цвета, блестящая, и, кажется, соединения между ними не имеют швов.
Воздух здесь теплее, и у него вяжущий химический запах, который нельзя назвать неприятным.
– Когда я только взломала эти третьи двери, – говорит она, – здесь было намного теплее, чем сейчас, и запах был намного сильнее. Сначала я подумала, что этот воздух может нанести мне вред, как яд или что-то ещё, но он не раздражает горло или глаза, и если из-за этого вещества у меня вырастет вторая голова, этого до сих пор не произошло.
В сравнении с теми комнатами, которые были раньше, это место выглядит доброжелательно, но моё предчувствие зла остаётся острым, и я рад, что у меня есть пистолет.
Девочка говорит:
– Следующие двери под напряжением и закрыты. Их невозможно взломать. Все эти преграды. Так что за ними, возможно, миллион брусков золота или секретный рецепт особого соуса «Макдональдса». Этот проход идёт так далеко, насколько мы сможем пройти.
Примерно на полпути к тем дверям, находящимся в отдалении, на полу в проходе лежит фигура. Поначалу она может быть ошибочно принята за человека, но это не так.
Когда мы подходим к распростёртой фигуре, девочка говорит:
– Что бы ни находилось за последними дверьми, если они действительно последние, там никто не мог остаться. Если бы там кто-то остался, они бы не смогли просто оставлять это здесь так долго. Они бы всё убрали.
Я не могу сказать достоверно, насколько высоким могло быть это существо при жизни или точный вес, потому что, судя по виду, оно было мумифицировано в большем жаре, чем она упомянула, и в воздухе с большим содержанием химии. По моим предположениям, я бы сказал, его рост составлял более семи футов, а вес был близок к трёмстам фунтам. Но он полностью обезвожен, кожа на его тощем теле, на его длинных руках и на когда-то страшных чертах его огромной головы сморщена, кожа измята, как серый льняной сильно изношенный костюм, который еще не обветшал, и ни разу не был выглажен.
