Василий Головачёв - Предсказанное. Том 2
— Не знаю…
И словно в ответ на его слова раздался голос кого-то из наблюдателей:
— Эйнсоф обнаружен! Он застрял в фотосфере Солнца. Даю картинку.
Автоматика вывела изображение светила на центральный виом, притушила его накал, и на зернистой пламенной стене Солнца люди увидели черное пятнышко.
— Он не сколлапсировал… — пробормотал Ландсберг с разочарованием.
— Он и не мог свернуться, я же говорил.
— Ты столько говорил всякого разного, что не знаешь, чему верить.
— Мне самому порой трудно, — признался ученый. — А чего ты ждал от запуска чаши? Надеялся, что эйнсоф превратится в черную дыру?
— Я надеялся, что он исчезнет навсегда.
— Этого не произойдет еще сотни и тысячи лет. Разве Леон не докладывал тебе, что эйнсоф сохранился аж до пятьдесят шестого века?
— Рассказывал… и все же я верил…
— Странный ты какой-то, Казимир, потерянный, как и я. Неужели это Аристарх на тебя так повлиял? Мозги наизнанку вывернул? Если уж на то пошло, довольствуйся тем, что доступ к эйнсофу теперь весьма ограничен. Близко к Солнцу наши спейсеры не подлетят.
Ландсберг вздохнул. В нем боролись два противоположных чувства: сожаление по поводу того, что эксперимент не удался в полной мере, эйнсоф не превратился в черную дыру, и какая-то мстительная радость, что никому больше не удастся этот эксперимент повторить.
* * *Через три часа паника в районе Меркурия улеглась, Спасательная служба эвакуировала всех пострадавших, собрала в космосе обломки разрушенных станций, и в эфир вернулась обычная пульсация человеческих переговоров.
Ландсберг и Маттер не участвовали в спасательных рейдах, они готовили отчет руководству института и СЭКОНа, из которого уже потребовали объяснений по поводу случившегося.
— Итак, давай еще раз уточним, что произошло, — предложил Ландсберг, допивая очередную чашку кофе.
— Образовался странный аттрактор…
— Только обойдись без головоломных терминов, я плохо соображаю.
— Я думаю, произошло фазовое пересечение детерминантных пространств и стохастическая стабилизация шестимерного инварианта…
Ландсберг засмеялся… и умолк. Потому что в зале появился нежданный гость — Даниил Шаламов. Он был бледен и страшен. По лицу бывшего спасателя бегали судороги, превращая его в голографический мираж.
— Кто… вам… позволил?! — выдохнул он в три приема.
По залу прокатилось гулкое эхо.
Работающие в своих коконах операторы в недоумении оглянулись на гостя.
Ландсберг бросил взгляд на Маттера. Тот исподлобья посмотрел на Шаламова.
— Работа идет по плану…
— Кто… вам… позволил… запускать в эйнсоф… обломок «стринга»?! Откуда он у вас?!
— Леон дал.
— Леон мертв! Кто вам дал право экспериментировать со «стрингом», я спрашиваю?!
— Да пошел ты! — пожал плечами Маттер с философской небрежностью. — Ты не фараон, а мы не твои рабы. Между прочим, эксперимент едва не сбросил эйнсоф в процесс вырождения, что вполне могло кончиться появлением черной дыры.
— Идиот! Развертка могла вообще загнать эйнсоф в потенциальную «яму» ваукуума, в микродыру!
— Но ведь этого не произошло? Чем это тебя не устраивает? Мы получили идеальный странный аттрактор…
Глаза Шаламова, черные, заполненные одними зрачками, метнули молнии.
Маттер отшатнулся, бледнея, схватился руками за горло, захрипел. Глаза его полезли на лоб. Легкие перестали дышать, воздух застрял в горле, сердце ксенопсихолога остановилось. Он откинулся на спинку кресла, конвульсивно дернулся несколько раз и затих. Глаза его начали стекленеть, руки разжались, упали на подлокотники.
Шаламов перевел бешеный взгляд на Ландсберга.
— Ты что, тоже идиот?! Как ты мог поддаться на уговоры этого предателя?! Неужели не понял, чем может закончиться ваш эксперимент?!
— Почему? Понял, — спокойно ответил бывший председатель СЭКОНа. — Я сам подал ему эту идею.
— Ты?! Зачем?!
Ландсберг усмехнулся бледными губами.
— Ты не поверишь. И не поймешь.
— Говори!
Ландсберг вздрогнул, но взгляда не отвел.
— Я прозрел.
— Что?! О чем ты говоришь?! О каком прозрении?!
— Я вдруг вспомнил, что я тоже человек. Аристарх был прав: мы сами решаем, быть ли нам людьми или превратиться в монстров. Вот я и решил попробовать остаться человеком.
— Аристарх?! Снова этот доморощенный Геракл встает у меня на пути! Ну, я его найду!
— Он сам тебя найдет.
Шаламов дернул головой, замер, глядя на маленького сморщенного человечка, позволившего бросить ему вызов.
— Ты… мне… угрожаешь?!
— Я сожалею, что поздно во всем разобрался. Тебе желаю сделать это побыстрее. Может быть, кто-нибудь способен разбудить в тебе совесть, как это со мной сделал Аристарх? А пока что ты сам себе и угроза, и враг, и суд, и наказание. Подумай, друг мой. Йихаллах Блэкхоул и люди могут обойтись без тебя, а вот ты без них нет.
— Предатель!
Ландсберг качнул головой:
— Уже нет.
— Тогда умри!
Пространство зала наполнилось звенящим гулом эха.
Вскрикнули в испуге операторы.
Тело Ландсберга выгнулось дугой, из горла вырвался стон, глаза выпучились от боли.
Шаламов с искаженным от злобы лицом повернулся к нему спиной, сделал два шага и растворился в воздухе, оставив тающее облачко молний.
Ландсберг дернулся два раза, пытаясь что-то сказать, перестал дышать, тело его расслабилось, опало. Он был мертв. На губах начальника исследовательского центра застыла странная улыбка, сожалеющая и удовлетворенная одновременно.
ГЛАВА 18
КОЛЛАПС ШИВ КУМАРА
Официально Савва Баренц занимал высокую должность курфюрста экологического департамента ВКС и поэтому имел право добиваться аудиенции председателя Всемирного Координационного Совета, минуя секретарей и службу охраны. После встречи на Камчатке со своими заместителями по Сопротивлению он дождался освобождения пленников, которых содержали в турецком СИЗО Гореме, и уже с другим настроением, взбодренный и успокоенный, позвонил Артуру Громову, председателю Совета, чтобы договориться о личной встрече.
Они встретились в достаточно роскошном кабинете главы ВКС, который венчал центральную башню здания Совета, располагавшегося под Рязанью, в пойме Оки. Интерьер кабинета был традиционным для этой организации, представляя собой нечто среднее между музеем и оранжереей. Баренц бывал здесь не однажды и особого трепета не испытывал, переступая порог кабинета одного из самых могущественных людей в мире — наряду с президентом Всеземного Правительства, директорами УАСС и Службы безопасности и председателем СЭКОНа. Однако на этот раз сердце почему-то защемило, когда Баренц вошел в «музей-оранжерею» Громова, что заставило его усомниться в правильности своего решения. Душа отреагировала на какие-то негативные изменения психологической атмосферы учреждения, но было уже поздно что-либо менять.
