Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае
- Прокурор, ты на кого работаешь?..
На лицах членов суда тоже была печать разочарования и недоумения. Помощник прокурора спешно кинулся спасать положение.
- Ваша милость, я предлагаю заслушать по этому делу коллектив свидетелей! Девушки, выходите! - позвал он не дожидаясь кивка судьи.
Коллективом свидетелей оказался хор фрейлин.
- Ваша милость, - обратился помощник прокурора по художественной части, - в интересах дела и с целью передачи своего эмоционального состояния, свидетели будут оглашать свои показания все вместе.
- Разрешаю, - кивнул судья.
- Маэстро, прошу! - скомандовал помпрокурора по худчасти, и слева в помощь фрейлинам выдвинулся хор свидетельствующих гвардейцев. Дирижер взмахнул палочкой, и последовали аккорды торжественного вступления.
Нимфоманки державные,
- величаво вывел мужской хор.
Секс-гиганты исправные
- подхватили женские голоса.
Друг о друге старалися,
Сна не зная совсем
- полилась величественная плавная мелодия, и все сердца захлебнулись патриотическо-ностальгическим трепетом. А хор продолжал, мало-помалу убыстряя темп.
Все придворные _О_собы
Знали многие способы,
В позы располагалися
И могли без проблем!
И невольно, вслед вихревой этой музыке, вслед удалому напеву этому, где как в капле воды отразился весь бесшабашный разгул некитайской души, последовало сердце каждого, кто только был в тот миг на площади.
Все прошло-миновалося,
Ничего не осталося,
- эх-х!..
- выводил хор, залихватски и вместе с тем - с какой-то неизъяснимой грустью и гибельностью, - и упоением от этой гибели. И уже двигались ноги в такт огненной песне, и пляска подхватывала площадь и несла её. Куда? - Бог весть куда - в небеса, в тартары... да не все ли равно! - лишь бы длились эти гибельно-сладкие стенания хора, лишь бы пела душа, лишь бы не смолкало протяжно-вихревое раздолье звуков этих... Некитайская бесшабашность, удаль плясовой твоей, душа некитайская! что сравнится с тобой? что устоит перед тобой? ни хрена!
Лишь одна дезэрекция,
- эх, эх!
И тоска, и печаль!
- неслось в небеса Некитая, и уже площадь вся плясала, и судьи поднялись с мест и шли из-за стола по помосту, откалывая коленца, и прокурор плясал, и адвокат плясал, и секретарь суда - ну, тот, с бородавкой на губе, знаете? - и он плясал! И даже конвоир за спиной императора приплясывал, хотя и не покидал по долгу службы своей положенного поста.
И теперь она, бедная,
Вся измученно-бледная,
В ночь идет по проспекциям
- и-эх! эх!..
И на шляпке вуаль!
И взоры всех в этот миг устремились на даму в вуали, занимающую ложу царствующих особ, и слеза катилась по её щеке, и бледна была она, и понимали в этот миг все, что пришлось вынести этой женщине и какие нечеловеческие страдания познала она, ибо в полноте открыла им это песня.
Все оргазмы познавшая,
Всех мужчин перебравшая,
В ночь идет очумелая,
Где же вы, Небеса?
Император тоже не мог - да и не хотел - противостоять общему порыву. И его, как всякого некитайца захватила и закружила эта огненная мелодия и влекла в бездну свою. Он тоже вскочил с места и плясал на скамье своей, подпевая чудным словам песни той. Да рази ж и он не некитаец! да разве может устоять душа некитайская в такой миг! И пусть, пусть в песне души народной поют "проспекции" вместо проспектов, и пусть ударение в слове "особы" перевирают со второго на передний слог, - что до того песне, до грамматики ли в такой миг душе народной! Поет она, душа некитайская, и насрать ей на ударения!
Импотента постылого,
Сердцу на фиг немилого,
На фиг мужем ей сделали,
Он ей на фиг сдался!
Но оборвалась мелодия, и не пели уже фрейлины и гвардейцы, и мертвая тишина стояла на площади, и только незадачливый подсудимый выводил среди общего потрясенного молчания:
Все оргазмы познавшая,
Всех мужчин перебравшая...
И наконец заметил император, что он один только шевелит конечностями и губами, приплясывая и припевая в такт давно уже смолкшей песне, и пусто и тягостно стало ему среди всеобщего этого молчания, ибо понял, понял он, сколь же неуместен он со своим приплясыванием и этим "все оргазмы познавшая", сколь нелеп - да если бы только нелеп! - сколь кощунствен в глазах народа его танец, какой подлой подделкой под общее настроение кажется он в этот миг, и застыл на месте император, жалко озираясь по сторонам и механически бормоча потерянным голосом: "Н-ничего-о-о не осталося-а-а..." - и смолк наконец.
- Святотатство! - взорвалась наконец площадь. Да как, как он смеет, этот самый коварный импотент, осквернить народную печаль и полет души некитайской этой попыткой сделать вид, будто не понимает он, о ком эта песня, будто бы не он сам есть этот проклятый импот и виновник скорби женской, государствующей и народной!
- Подсудимый! - возопил наконец ошеломленный судья. - Я оштрафую вас за неуважение к суду!!!
- Да что к суду! - закричал прокурор. - Он всем нам, всему народу в душу плюнул! Для него ничего святого нет! - и ясен уже был приговор суда в эту минуту, и смирился с ним государь, и рухнул как куль с говном на свою скамью подсудимых, и закрыл лицо рукой, ибо понял, что нет ему прощения на этой земле.
Но бравый адвокат его, хотя и ужаснулся он тоже императорской закоренелости, не собирался ещё складывать оружия.
- Ваша милость, - обратился он снова, - я уже говорил, что мой подзащитный полностью признает свою вину и раскаива...
- Да видели, видели мы, как он раскаивается! - вмешался прокурор - он все ещё переживал плюху с зачиткой свидетельских показаний. - Насмехается в лицо суду, душегуб!
- У меня есть новые факты, - поспешно заявил адвокат. - В деле имеются сильные смягчающие обстоятельства!
- Какие же? - недоверчиво поинтересовался судья.
Адвокат поднялся с места, прошелся взад-вперед, громогласно откашливаясь и тожрественно начал:
- Господа присяжные заседатели! Ваша милость господин судья! Почтеннейшая публика. Да, мой подзащитный не исполнял супружеских обязанностей, что уголовно наказуемо - и должно быть наказуемо по всей строгости закона. Да, хуже того, он страдал тяжелой формой импотенции, что является отягчающим обстоятельством и что признано подсудимым во время следствия. Да, он все ещё не раскаялся, хотя и требует сам себе самого сурового приговора. Но! Делал ли обвиняемый что-либо для исправления этого нетерпимого положения?
- Нет! - закричали из толпы.
- Делал! - опроверг адвокат. - Во-первых, Ахмед! Позвольте напомнить даже святой граф Артуа писал своему королю Луи, что конюх Ахмед - это лучшее средство от королевской импотенции. Как видите, даже заграница отдала должное стараниям моего подзащитного. Свидетель Ахмед! - обратился адвокат нацелив палец в сторону ложи, где находилась дама в вуали. - Что вы можете сказать по этому поводу?
