Ирина Ванка - Секториум
— Вы даже не приблизились к проблеме, — заверил меня Сир. — Вега запретил вам приблизиться к проблеме. Он использовал вас, как рабочий инструмент, но вы же мыслящие существа. Если бы вы думали, вместо того, чтобы предаваться безделью. Если бы Михаил Борисович был настроен работать… Вы погрязли в праздности, увлеклись ничего не значащими мелочами, увязли в быту. Зачем Птицелов прислал тебе Имо? — вдруг спросил он.
— Затем, что так принято. Затем, что даже флионеру бестолковому ясно, что ребенок не должен расти сиротой при живой матери.
Сириус не успокоился, он допросил с пристрастием сначала меня, затем Юстина и выяснил, что слово «смерть» в языке флионеров не несет того же смысла, что у землян; «переводчик» Юстина сработал буквально, и тоже по моей оплошности, потому что именно я адаптировала языки. Мне самой надо было выяснить это раньше, чем Сириус влез в мою личную жизнь. Тогда я впервые задумалась о том, что Птицелов, вероятнее всего, жив. Задумалась, но вывод не сделала и никому не сказала. Сама пыталась выстроить теорию из разрозненных фактов, но, чем больше старалась, тем больше путалась. И выводы Сириуса, в большинстве своем, были мне непонятны. Я никогда не могла уловить точный смысл его слов, мне всегда казалось, что за сказанным скрывается многослойный подтекст. «Вы настолько разные люди… — сказал однажды шеф, — не надо удивляться. Вы считываете информацию с разных уровней. Странно, что вы вообще поладили».
Странно. Притом, что с Сириусом кроме меня не ладил никто. Ни к кому в Секториуме он не обращался на «ты», никого не называл по имени.
— Что на тебя сегодня снизошло? — спросила я Сириуса по дороге домой. — Не боишься, что разгонишь их не по храмам, а по больницам?
— Да будет так, — согласился он. — Я чувствую себя лекарем, который ни разу не навредил больному, потому что имел дела с покойниками.
— Плох тот доктор, который считает больного покойником.
— Мои пациенты так безнадежны, что им навредить нельзя. Я осознанно выбрал эту стезю. Понимаешь?
— Честно говоря, не очень.
— Те, кому я могу помочь, никогда не попросят о помощи. Тем, кто просит, я уже не в силах помочь.
В ту ночь мне приснился конец света. Гигантская волна поднялась над городом и покатилась, сметая дома. От удушья я проснулась. Булочка спала у меня на шее. Сад утопал в полуденном солнце. В модуле стояла тишина, только компьютер ворчал голосом шефа:
— Зачем ты позволяешь Джону гулять? До экспедиции он не должен покидать модуль. Где они сейчас?
Я сделала вид, что сплю. Откуда мне было знать? Я сказала им раз, сказала два… Пусть теперь сам позвонит и скажет.
— Ирина! — окликнул компьютер. Булка спрыгнула с кровати. — Зайди!
Связь отключилась. Сон кончился. Наступила явь, но взбучка в кабинете начальника не состоялась: у Имо проснулась совесть, он вернул Джона в модуль, и шеф сейчас же отпустил меня стеречь детей.
— Ты не должен позволять Имо распоряжаться собой! — наставляла я старшего сына. — Он тебе не начальник. Ты не должен выполнять все его указания. — Сын прятал глаза, ерзал на табуретке. — Здесь Вега всем начальник! Самый большой и ужасный начальник всех времен и народов. Чтобы выйти наверх, ты должен спросить разрешения у него. С какой стати Имо тебя повел?.. Ты что, не мог сказать ему?..
Джон смутился. «Сейчас начнет врать», — догадалась я. Джон всегда смущался перед тем, как соврать, но врал. Его извиняло то обстоятельство, что врать его обычно вынуждали.
— Что? — спросила я. — Вы задумали что-то, о чем я не должна знать? Зачем он привез тебя раньше времени?
— Я должен ему помочь. Имо попросил меня…
— О чем?
Джон смутился еще больше.
— У него сложный период.
— Рассказывай.
— Что рассказывать? Ты же знаешь, он заканчивает школу… Нет, он будет, конечно, работать для Веги, но ведь это… Как это сказать? Он должен найти себя в жизни, и я хочу ему помочь.
— Джон! Имо слов-то таких не знает: «найти себя в жизни»! Когда это он себя потерял? Выброси из головы. Ты что, на Сириуса сегодня нарвался? Это он тебе объяснил кое-что о человеческом предназначении?
— Имо же не человек, — вывернулся Джон.
— И что теперь? У него должен быть особенный смысл?
— Конечно!
— Пусть сам ищет. Ты здесь причем?
— Он искал, — ответил Джон. — Теперь я помогаю.
— Каким образом? Может, и я помогу?
— Расскажи о нем то, чего я не знаю.
Вопрос застал меня врасплох.
— О его земном детстве расскажи, — настаивал Джон. — Расскажи мне всю его жизнь.
— Это, пожалуйста, — обрадовалась я и стала готовить завтрак.
Рассказывать о детях я могу часами. Были бы слушатели. Только взгляд Джона вдруг изменился. Джон стал похож на человека, погруженного в транс; или на альфа, который собирается писать информацию на мозговой чип, минуя осмысливающий этап восприятия. Тут же вспомнилась Ольга Васильевна. «Надо поскорее забрать их из этой школы», — решила я и поймала себя на том, что не могу сосредоточиться.
— Лучше расскажи, что ты делал сегодня заполночь в офисе? Чей смысл жизни ты там искал?
Джон покраснел. Это было последнее предупреждение: не хочешь слушать вранье, отстань по-хорошему.
— Приборы тебя засекли. Шеф рассердился. Я объяснила, что ты давно не был на родине, что тебе может быть интересно все, что нормальному человеку примелькалось. Но, Джон, ты ведешь себя странно, и это замечаю не только я.
— Сириус уговорил меня не ехать в турне, — признался Джон.
— Еще чего?!
— Я же поеду.
— Значит у нас с временами глаголов непорядок?
— Снова неправильно?
— Неужели не чувствуешь сам? Джон, что происходит? На Блазе ты говорил прекрасно.
— Нет, все так: сначала Сириус уговорил остаться, потом Имо уговорил ехать.
— Тьфу, на вас обоих. Когда вы все успели?
— Сегодня заполночью…
— Все! Больше ни шагу из дома без моего разрешения, а ночью я тебя привяжу за ногу к Имо, раз ты слушаешь только его.
Так я поступала и раньше. Ничего нового в процедуре привязывания за ногу для Джона не было. Он страдал чудовищным лунатизмом и мог во сне уйти из модуля пешком в одних портках. За башней стояла вечная блазианская мерзлота, не выше пятнадцати градусов. Джон во сне не соображал, что надо одеться. Обычно я караулила его сама, меняла коды на башне, ставила таз холодной воды у выхода. Если Джон хотел уйти, это не спасало. Он обходил тазы, распутывал узлы, хуже всего, что во сне он каким-то образом угадывал код замка, который я набирала в строжайшей секретности. Проблемы кончились, когда я стала привязывать его к Имо. Имо просыпался и доходчиво ему объяснял, что во время отбоя надо спать.
