Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия
Стремительно изменился он и для семьи. Коорэ чувствовал себя чужим для него и не решался лишний раз приблизиться и даже поговорить. Танрэй почти не подпускала мужа к себе на брачное ложе. Она стала брезговать им, однажды узнав о его похождениях с другими женщинами, без разбора — с ори или дикарками. Ей стало казаться, что в постели вместе с ними находится еще множество людей, и от этого ее начинало подташнивать. Ал считал ее холодной и редко настаивал на любви — вернее, на том, что цинично называлось любовью.
Не раз Танрэй привечала какую-нибудь темнокожую брошенную им девку, жалея ее и нерожденного младенца (обрюхатить женщину-ори без ее на то желания было невозможно). Все дикарки жили на половине жены правителя якобы в услужении, но, избавившись от бремени, вскоре теряли совесть — начинали вести себя как хозяйки, могли позволить себе огрызаться на мягкосердечную Танрэй и ее верную Хэтту, вдову ученика Ала. Танрэй терпела, не прогоняла, только просила Хэтту избавить ее от встречи с ними. И вскоре задний двор превратился в интернат для разновозрастных полукровок, подраставших, как трава в саванне — без воспитания и пригляда: мамаши развлекали себя приключениями с местной гвардией, а некоторые делали попытки снова обрести расположение правителя прямо под носом у его супруги. Танрэй старалась заниматься и этими детьми, но сил и времени на всех у нее не хватало. Однажды она в отчаянии схватила мужа за руку и привела в ту часть дома, где жили его прежние любовницы. Ал только усмехнулся, пожал плечами, а потом посоветовал ей не морочить себе голову и прогнать негодяек вместе с их приплодом. Танрэй тогда едва подавила в себе «волну смерти».
Сколько слез впитала ее подушка на громадном, но пустеющем ложе: самой женщине хватило бы и маленького уголка, чтобы всласть выспаться, да вот сон не шел! Сколько раз она корила себя за то, что не проснулась тогда вовремя в повозке и не ушла с тем, к кому на самом деле лежало сердце. Совсем недавно Танрэй наконец поняла, что они не рисковали ничем: после физической близости «куарт» попутчиков наконец объединялись, силы многократно увеличивались — и ничто не было бы им преградой на пути. А сейчас тот маленький отрядик наверняка погиб вместе с их вожаком, ни слуху о них, ни духу. Мысли о том, как могло бы быть, порождали иные мучения. Много лет не испытывавшее настоящей любви, тело ее страдало, и запретить ему желать Танрэй простым велением воли не могла. А размышления о попутчике неизбежно приводили к этим навязчивым и томительным мыслям. Она тихо стонала в подушку, ласкала саму себя, но понимала в отчаянии, что все не то, что это такой же обман, как ее жизнь с Алом. Как-то раз мелькнула идея подпустить к себе кого-нибудь другого, и она даже знала, кто обрадовался бы ее решению: не раз она ловила восхищенные взгляды одного из молодых помощников Кронрэя, созидателя, высокого красавца-ори. Но едва, убедив себя, Танрэй подошла к нему просто поговорить, все внутри взбунтовалось. Прежде ничего не имея против этого человека, после таких мыслей она испытала к нему отвращение и убежала прочь.
Она стояла у окна и смотрела на звездное небо. Ей казалось, рядом стоит кто-то, кого она мечтала бы ощущать возле себя, и тоже смотрит ввысь.
— Всё не спите, атме, — шепнула за спиной Хэтта, разрушая иллюзию. — Завтра снова будете бледная и едва живая.
Она распустила длинные золотые волосы подруги-хозяйки и медленно, плавно, стала расчесывать их гребнем, от затылка к самым коленям. Только Хэтта умела причесывать ее, не дергая волоски и не доставляя никакой боли. Глаза начали слипаться от неги. От удовольствия потершись ухом о собственное плечо, Танрэй вернулась в постель, свернулась там клубочком и сонно пробормотала:
— А мне ведь теперь столько же лет, сколько было Ормоне, когда…
— Да не казните вы себя понапрасну! Спите, спите, атме. Завтра день у вас тяжелый, — завораживающе низким грудным голосом напевала кхаркхи, а ее сильные, привычные к труду руки легко массировали спину хозяйки, навевая сон и отгоняя все тревоги. — Жалко мне вас, вас с птенчиком… — проговорила она, когда Танрэй уже крепко спала. — Пусть бы вам наконец повезло…
А Танрэй спала, и ей снилось, что она несет кому-то аллийский меч, ищет, заглядывая в лица, и не находит нужного. «Как ты прикоснулась к заветному мечу? Он позволяет это только хозяину!» — спрашивает чей-то голос, а она уже знает ответ, древний, как само оружие предков. «Аллийский меч подчиняет себе хозяина, а женщина подчиняет себе любой аллийский меч. Всякая из нас может взять чей бы то ни было меч и увидеть в нем то, что ей нужно!» И голос отвечает: «Что ж, сердцу твоему известно больше, чем разуму. Ты достойна лучшей участи. Иди, просто иди вперед!»
И раскрываются Врата, раздвигаются стены Лабиринта, пропуская ее в Неведомое.
* * *Вот последний камень извлечен. Фирэ почувствовал, как остановилась кровь, как замерло в груди. Выдохнув, он присел к передатчику:
— Учитель! Вы слышите меня?
— Да, мальчик, — послышался в ответ тенор Тсимаратау.
— Мы освободили коридор. Путь открыт.
— Так в чем же дело? — в голосе Учителя прозвучала улыбка. — Спускайтесь!
— Да, да, сейчас. Только переведу дух.
Фирэ наладил объектив камеры, чтобы заснять все, что внутри. Увы, он не чувствовал присутствия устройства так, как чувствовал в прошлое свое пребывание в этой пещере. Да, вот здесь бродила та рыжая бестия, которая потом едва не лишила его жизни, вот здесь он дремал в своем шатре… Не было только этого постоянного фона — музыки иных сфер, порождаемой «куламоэно». Однако он не ошибся: Тиамарто чувствовал все и глазами звал его поспешить.
С небольшой группой ученых-аринорцев, которых узнали еще в плену гор Гивьерр-Барре, кулаптры и пара гвардейцев стали спускаться в глубь горы, однако через пару тысяч ликов снова уперлись в завал.
— Не будет этому конца! — ругнулся Фирэ.
Камней оказалось меньше, чем при входе, и неуклюжие машины вместе с автономно работающими диппами расчистили коридор за три часа. Теперь, когда землю перестало лихорадить после катаклизма, в пещерах отсутствовало ощущение тревоги, но Фирэ не находил себе места: он не меньше всякого другого посвященного мечтал отыскать легендарное «место вечной жизни». Тиамарто и ученые болтали ни о чем и обо всем, смеялись, а Фирэ пытался представить, каким он будет, этот «куламоэно» — исцеляющий смерть…
Как назло, спустя сто шагов открылся третий завал.
Ругаясь на чем свет стоит, Фирэ отправился к выходу. Продолжать раскопки сегодня было уже нельзя: все устали, настала ночь. Тиамарто отнесся ко всему философски: не сегодня, так завтра.
