Аркадий Стругацкий - Собрание сочинений: В 11 т. Т. 1: 1955–1959 гг.
— С–сейчас я его ра–азбужу,— сказал Юрковский.— Михаил,— сказал он вкрадчивым голосом.— М–мидии. М–мидии со с–специями. Михаил Антонович вздрогнул и проснулся.
— Что? — пробормотал он.— Что?
— Нечистая с–совесть,— сказал Юрковский. Дауге поглядел на штурмана в упор.
— Что вы там делаете в рубке? — сказал он.
Михаил Антонович поморгал красными веками, потом заерзал на кресле, едва слышно сказал: «Ах, я совсем забыл…» — и попытался подняться.
— Сиди,— сказал Дауге.
— Т–так что вы там д–делаете?
— И на кой бес?
— Ничего особенного,— сказал Михаил Антонович и оглянулся на люк в рубку.— Право, ничего, мальчики. Так только…
— М–миша,— сказал Юрковский.— М–мы же видим, что он что–то з–задумал.
— Говори, толстяк,— сказал Дауге свирепо.
Штурман снова попытался подняться.
— С–сиди,— сказал Юрковский безжалостно.— Мидии. Со специями. Говори.
Михаил Антонович стал красен как мак.
— Мы не дети,— сказал Дауге.— Нам уже приходилось умирать. Какого беса вы там секретничаете?
— Есть шанс,— едва слышно пробормотал штурман.
— Шанс всегда есть,— возразил Дауге.— Конкретнее.
— Ничтожный шанс,— сказал Михаил Антонович.— Право, мне пора, мальчики.
— Что они делают? — спросил Дауге.— Чем они заняты, Лешка и Иван?
Михаил Антонович с тоской поглядел на люк в рубку.
— Он не хочет вам говорить,— прошептал он.— Он не хочет вас зря обнадеживать. Алексей надеется выбраться. Они там перестраивают систему магнитных ловушек… И отстаньте от меня, пожалуйста! — закричал он тонким пронзительным голосом, кое–как встал и заковылял в рубку.
— Mon dieu,— тихо сказал Моллар и снова лег навзничь.
— А, все это ерунда, барахтанье,— сказал Дауге.— Конечно, Быков не способен сидеть спокойно, когда костлявая берет нас за горло. Пошли. Пойдемте, Шарль, мы уложим вас в амортизатор. Приказ капитана.
Они взяли Моллара под руки с двух сторон, подняли и повели в коридор. Голова Моллара болталась.
— Mon dieu,— бормотал он.— Простите. Я есть весьма плёхой межпланетникь. Я есть только всего радиооптикь.Это было очень трудно — идти самим и тащить Моллара, но они все–таки добрались до его каюты и уложили радиооптика в амортизатор. Он лежал в длинном, не по росту, ящике, маленький, жалкий, задыхающийся, с посиневшим лицом.
— Сейчас вам станет хорошо, Шарль,— сказал Дауге.
Юрковский молча кивнул и сейчас же сморщился от боли в позвоночнике.
— П–полежите, отдо–охните,— сказал он.
— Хорошё–о,— сказал Моллар.— Спасибо, товарищи. Дауге задвинул крышку и постучал. Моллар постучал в ответ.
— Ну, хорошо,— сказал Дауге.— Теперь бы нам костюмы для перегрузок…
Юрковский пошел к выходу. На корабле было только три костюма для перегрузок — костюмы экипажа. Пассажирам при перегрузках полагалось лежать в амортизаторах.
Они обошли все каюты и собрали все одеяла и подушки. В обсерваторном отсеке они долго устраивались у перископов, обкладывали себя мягким со всех сторон, а потом легли и некоторое время молчали, отдыхая. Дышать было трудно. Казалось, на грудь давит многопудовая гиря.
— П–помню, на курсах нам давали с–сильные перегрузки,— сказал Юрковский.— П–пришлось сбрасывать в–вес.
— Да,— сказал Дауге.— Я совсем забыл. Что это за чепуха про мидии со специями?
— В–вкусная вещь, правда? — сказал Юрковский.— Наш штурман в–вез тайком от к–капитана н–несколько банок, и они взорвались у него в ч–чемодане.
— Ну? — сказал Дауге.— Опять? Ну и лакомка! Ну и контрабандист! Его счастье, что Быкову сейчас не до этого.
— Б–быков, наверное, еще н–не знает,— сказал Юрковский.
«И никогда не узнает»,— подумал он. Они помолчали, потом Дауге взял дневники наблюдений и стал их просматривать. Они немного посчитали, потом поспорили относительно метеоритной атаки. Дауге сказал, что это был случайный рой. Юрковский объявил, что это кольцо.
— Кольцо у Юпитера? — презрительно сказал Дауге.
— Да,— сказал Юрковский.— Я давно это подозревал. И теперь вот убедился.
— Нет, — сказал Дауге.— Все–таки это не кольцо. Это полукольцо.
— Ну, пусть полукольцо,— согласился Юрковский.
— Кангрен большой молодец,— сказал Дауге.— Его расчеты просто замечательно точны.
— Не совсем,— сказал Юрковский.
— Это почему же? — осведомился Дауге.
— Потому что температура растет заметно медленнее,— объяснил Юрковский.
— Это внутреннее свечение неклассического типа,— возразил Дауге.
— Да, неклассического,— сказал Юрковский.
— Кангрен не мог этого учесть,— сказал Дауге.
— Надо было учесть,— сказал Юрковский.— Об этом уже сто лет спорят, надо было учесть.
— Просто тебе стыдно,— сказал Дауге.— Ты так бранился с Кангреном в Дублине, и теперь тебе стыдно.
— Балда ты,— сказал Юрковский.— Я учитывал неклассические эффекты.
— Знаю,— сказал Дауге.
— А если знаешь,— сказал Юрковский,— то не болтай глупостей.
— Не ори на меня,— сказал Дауге.— Это не глупости. Неклассические эффекты ты учел, а цена этому сам видишь какая.
— Это тебе такая цена,— рассердился Юрковский.— До сих пор не читал моей последней статьи.
— Ладно,— сказал Дауге,— не сердись. У меня спина затекла.
— У меня тоже,— сказал Юрковский. Он перевернулся на живот и встал на четвереньки. Это было нелегко. Он дотянулся до перископа и заглянул.— П–посмотри–ка,— сказал он.
Они стали смотреть в перископы. «Тахмасиб» плавал в пустоте, заполненной розовым светом. Не видно было ни одного предмета, никакого движения, на котором мог бы задержаться взгляд. Только ровный розовый свет. Казалось, что смотришь в упор на фосфоресцирующий экран. После долгого молчания Юрковский сказал:
— Скучно.
Он поправил подушки и снова лег на спину.
— Этого еще никто не видел,— сказал Дауге.— Это свечение металлического водорода.
— Т–таким н–наблюдениям,— сказал Юрковский,— грош цена. Может, пристроим к п–перископу с–спектрограф?
— Глупости,— сказал Дауге, еле шевеля губами. Он сполз на подушки и тоже лег на спину.— Жалко,— сказал он.— Ведь этого еще никто никогда не видел.
— Д–до чего м–мерзко ничего не делать,— сказал Юрковский с тоской.
Дауге вдруг приподнялся на локте и нагнул голову, прислушиваясь.
— Что ты? — спросил Юрковский.
— Тише,— сказал Дауге.— Послушай.
Юрковский прислушался. Низкий, едва слышный гул доносился откуда–то, волнообразно нарастая и снова затихая, словно гудение гигантского шмеля. Гул перешел в жужжание, стал выше и смолк.
