Валерия Аальская - Головастик
— Хорошо, а я-то тут при чем?..
Ал тяжело вздохнул.
— Видишь ли, как третий в Доме, я вполне официально буду входить в большой Совет после совершеннолетия. Для такого проекта связи в Совете нужны, тем более что с легализацией будут большие проблемы… Но мне нужна поддержка Дома Фииншир, хотя бы одного его представителя.
— Ты обратился не по адресу. Глава Дома — мой отец, его наследник — Марк…
— …а третий, после смерти деда — ты.
— С чего бы это?..
— Билл — прямой подчиненный твоего отца, он не имеет права входить в Совет по формальным причинам. Каролл уже представляет в Совете другую компанию, он работает на Дом Лонгов. Твои старшие сестры все входят в другие Дома. Остаешься ты. К тому же после позавчерашней наглядной демонстрации твоих организаторских способностей…
Я фыркнул. С учетом того, что всей подготовкой занимался Даниан, мне это похвала казалась незаслуженной.
— Отец ни за что не согласится.
— Ха! Думаешь, у него будет выбор?..
Я усмехнулся и мрачно уставился на виноградный лист.
Я никогда всерьез не задумывался о своем будущем — всегда выходило, что все действительно важные решения за меня принимал кто-то другой. Меня избавили от выбора; я исполнял то, что мне было сказано, и жил той жизнью, какая мне предназначалась. До вчерашнего дня я вообще не предполагал, что от моего мнения и моего хладнокровия может что-то зависеть.
Мне вспомнилось, с каким ожесточением и отчаянием Аластор произнес: "Но я-то хоть что-то пытаюсь сделать!". Ведь в чем-то он, страшный идеалист, формалист и, тем не менее, романтик, был прав: лягушка, сложившая лапки в жбане с молоком, всегда гибнет первой.
И, в конце концов, я ни на что не подписываюсь, верно?.. А рассчитывать и разрабатывать нам ведь никто не мешает…
— Роланд, мой старший брат, погиб из-за Контроля, — тихо, медленно произнес Ал. — Он был старше меня всего на три года, мы были лучшими друзьями и все свободное время проводили вместе… но у него был порок сердца. Я жил с этой правдой долгий страшный год, но так и не смог смириться… А он смеялся, балагурил, ругался с родителями, едва не довел до инфаркта почтенную тетушку… А отцу было все равно. Я не мог поверить, что он позволит моему брату и своему старшему сыну умереть. Я пошел к нему в кабинет и высказал все, что о нем думаю. Но он лишь посмеялся и запер меня в комнате на две недели… Больше я ничего не пытался сделать — я уверился, что это невозможно.
Он долго-долго молчал; я уже решил, что он не будет продолжать.
— А потом наступил этот день, двадцать второе мая. И мой брат… умер, легко и просто, смеясь и балагуря, сделав один длинный шаг в кремационную камеру… Я ничего ему даже не сказал. Знаешь, я до сих пор ненавижу отца за то, чего он не сделал. Но еще больше я ненавижу себя.
Теперь мы вместе разглядывали виноградные листы; я украдкой косился на его необыкновенно бледное, взволнованное лицо.
— Я не вправе советовать, но… неужели твоя малышка Винкл, Головастик, заслужила эту смерть?..
Я с ненавистью сжал в ладони хрустящий, совершенно сухой лист и не глядя протянул ему руку.
***
К счастью, Аластор не собирался приступать к воплощению в жизнь своих планов немедленно, подойдя к стадии проработки довольно ответственно; первое, что он сделал, это вооружился "Продвинутым курсом строительного моделирования" и теперь пытался подогнать стандартный архитектурный проект под наши цели и суммы. Первый же день горячих споров обернулся страшным скандалом и выяснением, что расчетные двадцать шесть миллиардов стоит сложить пополам, чтобы получить сумму, в два раза большую; это несказанно огорчило энтузиастов, в число которых я себя не включаю.
Теперь мы днями и ночами пропадали в комнате Ала, обложившись книгами по методикам построения 3-D уточненных моделей, по расчетам составляющих бизнес-планов и по теории сервисного менеджмента — к счастью, очень неплохое образование позволяло нам хоть немного в этом разбираться. Со временем этот ужасно далекий от реальности проект увлек и меня; работать с Алом оказалось неожиданно легко и приятно. Чем занималась в эти дни Винкл, я не знаю; должно быть, пела свои грустные романсы жасминовому кусту.
Сейчас, по прошествии многих лет, меня ужасает цинизм того молодого человека, который вынашивал совершенно невероятные планы по борьбе с системой, в которой он ничего не понимал, совершенно забыв о вещах куда более близких и страшных; я до сих пор поражаюсь тому, как я мог бросить свою горячо любимую сестренку в полном и беспросветном одиночестве, поддавшись уговорам своего друга-максималиста. Даже Ал позабыл о своей большой и чистой "любви"; мы были счастливы и так, в нашем маленьком мире беспочвенных мечтаний, порождаемых больным воображением.
Да, в чем-то он был прав; возможно, даже и в своем почти безумном стремлении бороться с самой человеческой смертью. Но жизнь — не товар для продажи; она уходит тогда, когда хочет, и никто еще не взялся оспаривать существование странного рока, который еще называют судьбой.
Это продолжалось неделю: неделю странных планов, жутких расчетов, сложных моделей и беспредельной жестокости.
В понедельник, десятого сентября, мы гуляли по "дикому" парку, горячо обсуждая проблему транспортного сообщения: Ал настаивал на том, что территория должна быть полностью огорожена, а посторонние лайны внутрь допускаться не должны, я утверждал, что родственники людей, живущих в пансионате, должны иметь право посещения.
В тени облетающих деревьев царила прохлада; под нашими ногами шелестели опавшие листья. Парк был тих и сумрачен, где-то в глубине свиристела какая-то одинокая птица, — быть может, поэтому мы далеко не сразу заметили, что наша беседка занята.
Аластор резко остановился, не закончив предложения, чего за ним раньше никогда не наблюдалось.
В беседке на лавочке сидела Винкл, в своем любимом зеленом платье, с распущенными волосами, закрывающими лицо; сидела и мягко перебирала струны.
Забытую песню забытых времен
Забытый голос уносит вдаль.
Прошу тебя: позабудь обо всем…
Хотя просить это очень жаль…
Забытую песню тебе напою.
Слова и аккорды все помнит ветер лишь.
А то, что не вспомнит — придумаю,
Ведь это не важно, не правда ли?..
Забытую песню забудь навсегда.
Забудь и меня, и гитару, и голос мой.
Забудь поцелуи, слова и года,
В которых мы вместе одни, я с тобой…
Забытую песню писали про нас —
В ней только о том, что для нас с тобой важно.
О том, что любовь не один в жизни раз…
О том, что забыть — это проще, чем помнить…
Забытую песню тебе я пою.
И я знаю я точно: ты все позабудешь.
А я позабуду улыбку твою…
Что чувства не вечны, не скажет глупец лишь…
Забытую песню забуду и я,
И время залечит на сердце все раны.
Отныне, навек — я ушла навсегда…
А ты позабудь — и живи своей жизнью…
Забытую песню забытых времен
Забытый голос уносит вдаль.
Прошу тебя: позабудь обо всем…
Хотя просить это очень жаль…
— А мне даже и просить не приходится, — негромко добавила она, заканчивая перебор — казалось, что она разговаривает с гитарой. Она тряхнула головой, сбрасывая непослушные зеленые пряди; я заметил, что глаза у нее красные, а на щеках блестят слезинки — она явно недавно плакала. — Осталось семнадцать дней…
