Аркадий Стругацкий - Жук в муравейнике (киносценарий)
Уже светало, когда Экселенц кончил рассказывать. Замолчав, он грузно поднялся, не глядя на Максима, и пошел снова заваривать кофе.
— Можешь спрашивать, — проворчал он.
«…Теперь с этой тайной на плечах мне ходить до конца жизни, — думал Максим. — Теперь я принимаю на себя еще одну ответственность, о которой, не просил и в которой, ей-богу, не нуждался. Теперь я обязан знать хотя бы то, что уже понятно до меня, а желательно — еще больше. А значит, по уши увязнуть в этой тайне, отвратительной, как все тайны, и даже, наверное, еще более отвратительной… Спасибо тебе, Экселенц, что до последнего момента ты старался удержать меня на самом краю этой тайны, и будь ты неладен, что все-таки не сумел и не удержал…»
— У тебя нет вопросов? — осведомился Экселенц.
Максим спохватился.
— То есть вы полагаете, что программа заработала, и он убил Тристана Гутенфельда?
— Мне больше нечего полагать. — Экселенц аккуратно разлил кофе и уселся на место. — Тристан был его наблюдающим врачом. Регулярно раз в месяц они встречались где-то в джунглях, и Тристан проводил профилактический осмотр. Якобы в порядке рутинного контроля за психикой профессора, а на самом деле — для того, чтобы убедиться: Абалкин пока остается человеком. На всем Саракше один Тристан знал, что Абалкину запрещено появляться на Земле. Во всем мире один Тристан знал номер моего спецканала. Это спецканал для связи лично с ним… И вот в день, назначенный для осмотра, он гибнет. А Лев Абалкин бежит на Землю, Лев Абалкин скрывается, Лев Абалкин звонит мне по спецканалу Тристана… — Он залпом выпил свой кофе и помолчал, жуя губами. — По-моему, ты не понял самого главного, Мак. Мы теперь имеем дело не с Абалкиным, а со Странниками. Льва Абалкина больше нет. Забудь о нем. На нас идет автомат Странников! — Он снова помолчал. — Я вообще не представляю, какая сила способна была заставить Тристана назвать мой номер кому бы то ни было, а тем более — Льву Абалкину. Ведь его пытали, Тристана…
— Абалкин пытал Тристана?
Экселенц пожал плечами.
— Программа пытала Тристана, — сказал он. — Абалкина больше нет.
— И вы полагаете, что сейчас программа гонит его на поиски «детонатора»?
— Мне больше нечего предполагать.
— Но ведь он ничего не знает о «детонаторах». Или это Тристан ему рассказал?
— Тристан ничего не знал о «детонаторах». И Абалкин ничего не знает. Знает программа!
— Подождите, — сказал Максим. — А как же остальные… одиннадцать, десять, сколько их там?
— Все в пределах нормы пока. Но ведь и значки появились у них не одновременно. Абалкин был самым первым. И у него у первого включилась программа. И слава богу, это дает нам хоть какой-то шанс. Мы можем сейчас следить за ним и теперь будем знать, как это с ними происходит… хоть немного сумеем подготовиться…
Максим сильно потер ладонями лицо.
— Экселенц, — сказал он. — Вы только поймите меня правильно, прошу вас. У меня нет сейчас цели смягчить, сгладить, приуменьшить… Но ведь вы не видели его. И вы не видели людей, с которыми он общался… Я все понимаю: гибель Тристана, бегство, звонок по вашему спецканалу, скрывается, выходит на Глумову с «детонаторами»… Этакая безупречная логическая цепочка. Но, Экселенц, это ведь только логика! Вы избрали гипотезу о программе, и получается вот такая логика! Возьмите другую гипотезу, и появится какая-то другая логика, которая все эти факты отлично объяснит…
— Например?
— Я не могу сейчас ничего придумать. Если вы прикажете, я придумаю. Уверен в этом. Я другое хочу сказать. Обратите внимание: встречается с Глумовой — и ни слова о Музее, только детские воспоминания и любовь. Встречается с учителем — и только обида, будто бы учитель испортил ему жизнь… Разговаривает со мной — обида, будто я украл у него приоритет… Кстати, в рамках вашей логики, зачем ему вообще было встречаться с учителем? Со мной — еще туда-сюда: хотел проверить, кто его выслеживает. А учитель здесь при чем? Теперь Щекн — дурацкая просьба об убежище… Это уже вообще ни в какие ворота не лезет!
— Лезет, Мак. Все лезет. Все так, как я и ожидал. Ты пойми: программа программой, а сознание сознанием. Он сам не понимает, что с ним происходит. Странники — не люди, и поэтому программа требует от него нечеловеческого. У него нет понятий для этого, ни слов, ни даже образов, поэтому он мечется, поэтому он совершает странные, нелепые поступки… Для этого и нужна была тайна личности, у нас есть теперь хоть какой-то запас времени. Представь себе, что он шел бы прямо к цели. Ни черта бы мы не успели его остановить, все было бы кончено еще третьего дня… А насчет Щекна ты не понял ни черта. Никакой просьбы об убежище там не было. Просто голованы не люди, они почуяли, что он больше не человек, и демонстрируют нам свою лояльность… Я вижу, ты сомневаешься.
— Я видел его, Экселенц. Я видел учителя, и я видел Глумову. Он мечется. Да, он совершает странные поступки. Да. Только нелепого в этих поступках ничего нет. Есть какая-то цель, которой я не понимаю. И «детонаторы» здесь ни при чем… Поймите, Экселенц, он жалок, он несчастен. Я не вижу в нем ничего опасного… Можно еще кофе?
Экселенц Поднялся и пошел заваривать новую порцию.
— Сомневаешься… — сказал он, стоя к Максиму спиной. — Счастливчик. Я бы и сам сомневался, если бы мог себе это позволить. Ты меня знаешь, Мак, я старый рационалист, я понавидался всякого, и я всегда шел от разума, и разум никогда не подводил меня. Мне отвратительны все эти фантастические кунштюки, все эти таинственные программы, составленные кем-то там пятьдесят пять тысяч лет назад… которые, видите ли, включаются и выключаются по непонятному принципу! Все эти мистические внепространственные связи между живыми душами и дурацкими кругляшками, запрятанными в футляр… Меня с души воротит от всего этого!
Он принес кофе и разлил по чашкам.
— Если бы мы с тобой были обыкновенными учеными, — продолжал он, — и просто занимались бы изучением некоего явления природы, с каким наслаждением я объявил бы все это цепью идиотских случайностей! Случайно погиб Тристан — что ж, не он первый, не он последний. Подруга детства Абалкина случайно оказалась хранительницей «детонаторов». Сам он совершенно случайно набрал номер моего спецканала, хотя собирался звонить кому-то другому… Клянусь тебе, самое маловероятное сцепление маловероятных совпадений казалось бы мне все-таки гораздо более правдоподобным, чем идиотское, бездарное предположение о какой-то там вельзевуловой программе, которую заложили в человеческий зародыш… Но в том-то и дело, что мы с тобой не ученые. Ученый может ошибаться, каждая его ошибка — это, в конце концов, его личное дело. А мы ошибаться не должны. Нам все простят: невежество, мистицизм, суеверную глупость… одного нам не простят — если мы недооценили опасность. Если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы просто не имеем права пускаться в рассуждения о молекулярных флюктуациях — мы обязаны предположить, что где-то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры… вплоть до организации производства святой воды. И если окажется, что это была всего лишь флюктуация, и если над нами будет хохотать весь Мировой Совет и все школяры впридачу — слава богу, мы сделали все, что могли…
