Михаил Ахманов - Зов из бездны
Но вскоре Пикколо угомонился, прилег отдохнуть, а Пилар и Сергеев, всласть нацеловавшись, сделали передышку и поднялись в смотровую камеру. Первым знакомился с записью Пауль Бругш, историк широкого профиля; его задачей являлась привязка событий к конкретному месту и времени, а также заключение об иденте — вдруг он окажется персоной, упоминавшейся в земных анналах. Бругш уже воплощался в странника Ун-Амуна и Клавдия Флора, римского префекта, а сейчас, возможно, был Тьюрингом, Паскалем или Лейбницем. Хотя существовали и другие варианты.
Отключенный от реальности историк сидел в контактном кресле, бдительный Рибейра не спускал с него глаз, а остальные, в том числе координатор, расположились у стен на кушетках. Бругш просматривал запись полностью, все шесть часов, и это время уже истекало. Вовремя поспели, мелькнула мысль у Сергеева, и тут историк пошевелился.
Он открыл глаза, стиснул руки на коленях и гулко сглотнул. Его лицо выражало безмерное удивление — так мог бы выглядеть лишенный предрассудков человек, узревший призрака в старинном замке. Может, даму в кружевах и кринолинах, убитую ревнивым мужем, или стенающего злодея в цепях и с отрубленной головой… Словом, Бругш был изумлен, что само по себе являлось событием незаурядным; обычно его отличали меланхоличность и редкая уравновешенность.
– Это ломает всю концепцию… — пробормотал он, уставившись взглядом в пол. Позволил Рибейре проверить пульс, вздохнул глубоко и повторил: — Ломает все! Мы идиоты! Глупцы!
Секунду царила тишина, потом координатор Хайнс откашлялся и, на правах старшего, первым подал голос:
– Вы уверены, Пауль? Есть повод для такого заключения?
– Поводов сколько угодно. Целый мир! Да что там, целая вселенная!
Хайнс поморщился. Крайностей он не любил.
– Что вы наблюдали? Страна, эпоха, личность идента?
– Англия, координатор, Англия, середина девятнадцатого века. А личность… Имя Чарлза Бэббиджа вам что-нибудь говорит[21]?
– Ничья! — выкрикнул Поль Венсан. — Не Паскаль, не Лейбниц и не Тьюринг… А про Бэббиджа никто не вспомнил!
– Явное упущение, — поддержала Ингрид Сайкс.
Собравшиеся в камере загудели, но координатор повел рукой, и шум мгновенно стих.
– Итак, Чарлз Бэббидж, — молвил Хайнс. — Очень интересно, Пауль. Интересно, но ничего поразительного я здесь не вижу. Помнится мне, что Бэббидж сконструировал механический вычислитель в первой половине девятнадцатого века, но построить так и не смог. Витри, наведите справки! Я хочу знать точную дату и все, что касается…
– Простите, координатор, — произнес Бругш, вставая с кресла. Он построил свою машину. И это был не механический вычислитель.
– Не механический? — повторил в недоумении Клод Витри. — Но иных принципов тогда не знали!
По лицу Пауля Бругша скользнуло мечтательное выражение. Он улыбнулся.
– Не знали у нас. А у них Бэббидж, и х Бэббидж, собрал компьютер на вакуумных лампах примерно в тысяча восемьсот шестидесятом году. И его лаборатория освещалась электричеством!
– Но свеча Яблочкова[22]… — начал кто-то.
– Я знаю, знаю, — отозвался историк, потирая поясницу. — Но кажется, у них все случилось раньше. Поймите, коллеги, это не наша Земля! Это другая реальность, другая вселенная!
Так и сказал: другая реальность, другая вселенная! — вспомнилось Сергееву.
Он запрокинул голову, всматриваясь в серебристое небо, в силовой экран, отделявший мир Долин Маринера от марсианской пустыни. Там, в сотнях километров от поверхности планеты, висела станция, где когда-то они жили и трудились — Данке, Бругш, Венсан, Семашко… Многих уже нет, но их работа продолжается. Дважды в сутки тереянцы, верные помощники, грезят в хрустальных саркофагах, горят огни в контактной камере, скользит бесшумно нить фиксатора, записывая новое послание… И так — больше восьмидесяти лет! Тридцать тысяч дней, шестьдесят тысяч записей… Многие из них повторялись, но количество оригиналов тоже было изрядным — тысяч восемь по реестру ИНЭИ. Шумер и Египет, Древняя Индия, Китай, инки, ацтеки и майя, средневековая Европа, походы в Святую землю, нашествие монголов, битвы с арабами и турками, эпоха Возрождения, Новое время и технологическая эра — первая железная дорога, первый аэроплан, первый спутник, первый полет на Луну… Кроме того, более древние периоды, время динозавров, падение метеорита, что стер их с лица планеты, чудища плиоцена, наступление ледников, долгая дорога человечества, от первого примата до каменного века, исход из Африки и заселение континентов… Что-то похоже, а что-то было по-другому, совсем не так, как на Земле-1…
«Не так! В этом и смысл, — подумал Сергеев. — Это означает, что мы можем…»
– Милый, очнись! Скоро полдень, а с ним и гости!
Сергеев опустил глаза. Перед ним стояла Пилар — в шортах, рабочей блузе и шляпе с широкими полями. Руки перепачканы землей, к щеке прилип зеленый листик… Чуть заметные складочки у рта, чуть поблекшая кожа, но глаза такие же яркие, как прежде… «Хвала медицине, избавившей нас от проклятия старости, — подумал он. — Особенно женщин! Им так важно сберечь красоту… Время для женщины измеряют не годы, а морщины, но это уже в прошлом».
– На что ты смотришь, Алекс? — спросила Пилар, смахивая со щеки листок. — Что-то не в порядке?
– Все в порядке. Ты такая же, как прежде.
– Правда? — Она лукаво прищурилась.
– Правда. Я вспоминал, дорогая… Мне вспомнился тот день и слова Пикколо: чего тебе не хватает для счастья?.. Должно быть, он прочитал мои мысли.
– Это несложно, когда мысли написаны на лице, — промолвила Пилар. — Ты смотрел на меня с такой жадностью… Словно на шарик мороженого!
– Ты не похожа на шарик, — сказал Сергеев, оглядывая ее стройную фигурку. Подумал и добавил: — Тут что-то говорилось о гостях… Я не ослышался?
– Нет.
Сергеев с неодобрением хмыкнул:
– Какие еще гости? У меня свободный день, и я тружусь над мемуарами. Это очень серьезная работа, очень ответственная. Блуждаешь мыслью в прошлом, вспоминаешь, мучаешься и думаешь: сказать ли правду или приукрасить. Ведь для потомков пишу! Прерваться можно лишь на обед, и то нежелательно.
– Прервешься, — распорядилась Пилар. — Я же тебе говорила, что сегодня к нам придет один достойный человек. С Земли прилетел, чтобы с тобой повидаться! Нельзя ему отказывать.
– Так, — сказал Сергеев, — теперь я вспомнил. Это журналист, наглец, что завалил моего референта просьбами о встрече. Упорный, однако!
– Он не наглец, а внук моей подруги, — возразила Пилар. — Или правнук, не помню точно… Очень милый юноша, очень любезный. Он книгу пишет — про Хайнса, про тебя и про историю контакта.
