Юрий Никитин - Никитинский альманах. Фантастика. XXI век. Выпуск №1
Злобно щелкнув зубами, Бандит захлебнулся неистовым лаем. Оказавшись на цепи, он снова стал злым и уверенным. Я по-прежнему со страхом проходил мимо Бандита, но с суеверным ужасом взирал уже не на пса, а на цепь. На цепь! Это жуткое изобретение человеческой цивилизации, сумевшее поработить и подчинить своей воле столь свободолюбивое, смелое, умное, злобное и непокорное существо, как Бандит.
Вот и сейчас он мрачно, прикованный, ходит по кругу. Вдруг, покосившись на извечного врага — цепь,
«Ррр…» — принимается злобно рычать. Потом приходит в бешенство: «Р… Гав-гавгэв!» Затем начинает кусать ее: « Гэв-гэв-эв-эв-эвевевев!» — Ев-ев-евев! — исступленно грызет цепь. Но теперь-то я знаю, он делает это только для вида, а на самом деле гордится ею — уже минуту спустя, пес бегает, весело потряхивая цепью, как бы любуясь: «Ах, какая она тяжелая, да блестящая, да звенящая, да красивая!»
О'Сполох
ГЛАЗА (фантасмагория)
Эта девушка давно ему нравилась. Она была стройная, элегантная — гордо вскинутая головка, изящная походка и волны мужских взглядов, бегущих вслед. Сегодня Олег решился. До этого времени он смотрел на нее только издали, но сегодня решил: подойдет, возьмет за руку и скажет все, а там — будь что будет. Олег ждал у входа в ресторан, мимо которого обычно проходила девушка в этот час, видимо, работала где-то неподалеку. Уф!
Наконец-то… Даже пот выступил. Идет. От волнения подкашивались ноги, но резким движением, собрав волю, он двинулся с места и, не останавливаясь, почти бегом догнал ее, тронув за локоть. Девушка обернулась и… Обомлев, Олег отшатнулся. Он всегда наблюдал издали и вот теперь какую-то секунду видел близко ее лицо. Она была красива, ничего не скажешь, но глаза. Глаза… Менее всего заметные, загримированные косметикой и длинными ресницами, вечно полуопущенными. Они взглянули на него, вернее, открылись, и Олег увидел… Пустоту, страшную пустоту, как будто заглянул в пропасть…
Она успела скрыться, да не в ней уже, собственно, было и дело. Пустота… Он потер пальцами лоб, словно что-то лихорадочно припоминая, и вдруг, рванувшись, подбежал еще к какой-то красивой девушке. Схватил ее за руку и снова отпрянул.
Черная, зияющая пустота. Олега охватило нездоровое возбуждение: третья красавица — и ничего, пусто, вакуум… Ему показалось, что и вокруг стало как-то пусто, что вроде не слыхать городского грохота, и вообще, непривычно тихо. Бывает такая оглушительная тишина. И Олега понесло. Он бежал, как одержимый, хватая за плечи встречных молодиц и заглядывая им в глаза. Пустота… Темень… Ничего… Сначала он выбирал только красивых, но затем стал тормошить всех женщин подряд. «Понятно теперь, почему они так гримируются. Боже, я давно не видел глаз!» — подстегивали скакавшие беспорядочно мысли. Прохожие шарахались и с удивлением смотрели вслед.
А он искал глаза, человеческие глаза… Он не помнил, сколько дней и ночей бежал.
Мелькали бесчисленные лица. Ужас пустоты охватывал все более и более. Олегу стало казаться, что стоит он на одной горошине, а вокруг — темно и страшно.
Бездна. Сейчас он упадет. Олег расставил руки, держа равновесие, и внезапно осознал, что под горошиной ничего такого, за что можно схватиться. Он в отчаянии замахал руками, закричал… и… Он их увидел… Глаза. Большие человеческие глаза.
Глаза принадлежали пятидесятилетней женщине. Она была некрасива, неопрятно одета. За плечами у нее висел огромный мешок, видимо, куда-то торопилась по хозяйству. Олег упал к ней на грудь и зарыдал, как ребенок.
О'Сполох
НЕ ТЕ (фантасмагория)
Я был тогда еще ребенком. Мы снимали квартиру — казенный дом на отдаленном хуторе, где работал мой отец. В тот вечер отец пришел злой. Ничего не стал есть, ходил, бормоча проклятья, а потом влепил пощечину матери. Я страшно испугался, мать расплакалась, и родители вытолкали меня в соседнюю комнату с единственным тусклым окошком, где была свалена старая мебель.
Они ругались за стеной, и мне все было слышно. Отец сначала что-то громко нетерпеливо, сердито объяснял, а потом стал просить мать, чтобы она его простила. А мать только горько плакала и причитала: «Ну, за что? За что такая несправедливость? Разве я тебе сделала зло? Они тебе напакостили их и бей! А меня за что?» Я не знал, что делать. Мне хотелось съежиться, стать маленькиммаленьким клубочком, таким маленьким, чтобы в мое ограниченное пространство уже не могли долетать никакие звуки. В комнате было большое растрескавшееся зеркало.
Не помню, как я оказался около него, вероятно, инстинктивно попятился прочь от комнаты родителей. В запыленном зеркале все предметы были расплывчатыми. «Ну, за что? Они… Их и бей!» — снова донеслись всхлипывания, и я заткнул уши.
— Да-да, так бывает всегда! — раздался чей-то мягкий и немного скрипучий голос. Я испуганно стал осматриваться.
— Посмотри сюда, глупыш! На зеркало из окошка падал последний луч угасающего вечера. В запыленном зеркальном стекле я увидел старую деревянную кровать. Что такое? Она говорила! У нее были лицо, рот, уши, глаза! Обернулся: кровать, как кровать. Повернулся — опять.
— Не удивляйся! Сегодня день твоего рождения. Да! Твои глупые родители будут праздновать его завтра, но ты родился ночью, уж я-то знаю. Слушай меня, мальчик, слушай внимательно. Всегда в мире так: бьют не тех, говорят не тем и мстят тоже не тем. На этом держится Великое Зло и повелевает миром. Вот и ты вырастешь большой. И тоже будешь бить не тех, мстить не тем. Будешь дружить, доверять другу — он тебя предаст, а за предательство отомстишь другому. Будешь любить девушку — она тебе изменит, сделает больно-больно, как ножичком зарежет, а ты ожесточишься и отыграешься на другой… И также сделаешь ей — как ножичком — больно-больно…
— Постой, я не хочу так! Слышишь, не хочу!
— Молчи, глупенький! Когда маленькие — все так не хотят. Но когда вырастают — они забывают и бьют НЕ ТЕХ. Пройдет несколько лет, и здесь, в этой комнате, ты будешь бить свою женщину, хотя обидят тебя другие, но ты будешь бить ее, как твой отец… — Стой! — закричал я, едва не вывихнув челюсть. Меня знобило и трясло, зубы стучали.
— Стой, я клянусь! — в отчаянии кричал я. — Кто ты там: Бог или черт, или Великое Зло! Никогда! Слышишь, никогда не обижу НЕВИНОВНОГО. Буду мстить только ТЕМ и бить только ТЕХ. Если нарушу клятву — убей меня! Клянусь!
Владимир Егоров
ЧЕРНАЯ МАГИЯ
Старик упал. Верзила, потер слегка покрасневший кулак, мгновение смотрел, как по небритым щекам убогого течет кровь, а затем обстоятельно вытер ноги об его лицо. — Что вы делаете! Мужчины! Прекратите это безобразие! Я позову милицию! взвизгнула полная дама в старомодной шапочке. Пассажиры отворачивались с каменными лицами. Я тоже сделал каменное лицо. Автобус подошел к остановке.
