Исай Давыдов - Он любил вас. Девушка из Пантикапея (сборник).
— Похоже на летающую тарелку, — сказал Витька.
— Ты читал Мензела? — отозвался я. — Он доказывает, что летающие тарелки — это оптический обман.
— Я, конечно, читал Мензела… — Витька усмехнулся и снова взялся за котелок с супом. — Но о летающих тарелках писал не только Мензел. А мы никого больше не знаем… По крайней мере, то, что мы сейчас видели, не похоже на оптический обман.
Чай мы пили молча. Мы думали. Сейчас было над чем думать. Что-то большое и черное ведь действительно пролетело. И бесшумно. Не птица же!.. Когда мы уже укладывали в рюкзак пластмассовые кружки, Витька снова толкнул меня.
— Смотри!
Я быстро поднял голову. Черное пятно летело обратно. Такое же большое и бесшумное. Оно не было оптическим обманом я никогда не страдал галлюцинациями. Витька был прав, и ошибался, наверно, Мензел. Это была летающая тарелка. У нас ведь нет еще таких аппаратов, которые бы летали бесшумно.
Она исчезла так же быстро, как и появилась, эта тарелка. Ни следа, ни звука, ни запаха. Пойди докажи, что видел ее! Тебя сейчас же стукнут по кумполу талмудом Мензела, и тем дело кончится. Не любим мы загадок. Нам надо, чтоб все было ясно и просто. Над загадками ведь приходится думать. А нам лень… Витька хотел загасить костер, но я остановил его;
— Подожди. Пусть догорит сам. Когда-то еще нам придется сидеть у костра…
Мы закурили, блаженно и неторопливо затягиваясь. Как немного, в сущности, нужно человеку для счастья! Костер в степи, котелок супа, сигарета…
Легкий ветерок потянул над землей. Поле громадной, выше человеческого роста, кукурузы слева от нас задвигалось, зашуршало. Может, именно поэтому мы и не услышали, как прошел по кукурузе человек. Мы увидели его уже тогда, когда он вышел из зарослей. Тонкая, невысокая фигурка в спортивном костюме медленно приближалась к нам. То ли мальчишка, то ли девушка — в темноте не разберешь.
Мы сидели молча, и ждали, и курили.
Я почему-то подумал, что эта фигурка может быть связана с таинственным черным пятном, которое только что дважды пролетело над нами. Хорошо, если бы это было так — все какой-то путь к разгадке. Наверно, Витька думал о том же. Но мы ничего не сказали друг другу. Мы ждали и смотрели на приближающуюся фигурку.
Человек шел медленно. Он останавливался, смотрел на нас, делал несколько робких шагов и снова останавливался. Теперь уже было понятно, что это женщина — мальчишки смелее. И я чувствовал, что нам нужно сидеть и ждать. Если мы поднимемся навстречу — женщина может испугаться.
И мы ждали — молча и терпеливо.
Наконец, она подошла — стройная, тоненькая, обтянутая поблескивающим в свете костра спортивным костюмом. Она была молода — совсем девчонка. Она была черноброва и черноволоса. Но главное, — она, была красива. Черт возьми, я никогда в жизни еще не видел такой красивой девушки! Было в ее лице что-то величаво-спокойное, античное.
Но, в общем, это была обыкновенная земная девчонка. Вряд ли она могла прилететь на этой бесшумной черной тарелке.
— Ave, amici…[1] — негромко, робко сказала она.
Я усмехнулся и подумал: «Какая-нибудь заблудшая медичка. Щеголяет латынью… Ну, что ж, как вам угодно, синьорита…»
Я поднял руку так, как поднимали ее для приветствия древние римляне, и вполне серьезно произнес:
— Ave, Caesar, morituri te salutent![2]
Я, конечно, хотел бы заменить «Цезаря» «девушкой». Но я забыл, как по-латински «девушка». Намертво забыл.
Она улыбнулась, облегченно вздохнула и сказала еще какую-то длинную латинскую фразу, из которой я понял лишь слово-то же самое слово «amici» — друзья.
«Здорово шпарит!» — подумал я и ответил еще одним латинским изречением, которое услужливо вынырнуло из глубин моей памяти;
— Amicus Plato, sed magis amico veritas[3].
Витька удивленно посмотрел на меня. Он ведь не изучал латынь и, видимо, даже не понимал, на каком языке мы говорим. Девушка перестала улыбаться и произнесла:
— Narro, narro… [4]
Я ничего не понял, и мне, в общем, надоела эта комедия. Я показал ей на место возле костра и «выдал» на чистейшем русском:
— Садитесь, синьорита. Грейтесь. Вы из какого института? Медичка?
Девушка удивленно поглядела на меня, Опустилась на траву и негромко сказала:
— Non intellego[5].
Эти слова я еще помнил. Потому что сам часто говорил их на семинарах и нагло усмехался при этом, глядя в слегка выпученные серые глаза латиниста. Поэтому я сейчас улыбнулся девушке и покачал головой.
— Хватит ломать комедию, синьорита. Мы ведь не знаем латыни.
Она смотрела на меня по-прежнему удивленно и уже немного испуганно и снова тихо сказала:
— Non intellego.
— Наверно, туристка, — сказал я Витьке и сыпанул всеми известными мне вопросами: — Парле ву Франсе? Шпрехен зи дойч? Ду но спик инглиш?
Сам-то я не знал ни одного языка. В школе я учил немецкий, в институте — английский и помнил сейчас лишь какие-то отдельные фразы и слова из того и другого… Наверно, я знал их не намного больше, чем латынь. Витька, кажется, знал английский обстоятельно. На него-то я и рассчитывал.
— Non intellego, — снова сказала девушка и добавила несколько других слов, из которых я уловил лишь «lingua latina» — «латинский язык».
«Да что она, сумасшедшая? — подумал я. — Разговаривать сейчас на латинском языке… Да кто это может?»
Я был уверен, что даже наш толстый и лысый латинист не смог бы разговаривать на латыни. Одно дело преподавать, другое — разговаривать. Как говорят одесситы, — две большие разницы. Наша «англичанка» в институте как-то попыталась «пообщаться» с членами одной американской делегации. Они-то ее еще понимали… А вот она их!.. Только и повторяла: «Speak, please, slowly!.. Speak, please, slowly…»[6]. И не рада была, что затеяла при нас этот разговор…
«Кто же все-таки эта девчонка? — снова подумал я. — Неужели на самом деле иностранка? Жалко — такая красивая… Не успеешь как следует познакомиться — помашет ручкой, и — будь здоров, Вася…»
Очень не хотелось верить в то, что она иностранка. Поэтому я еще раз настойчиво спросил ее:
— А может, все-таки поговорим по-русски?
И она снова ответила:
— Non intellego.
— Не понимает она русского, — огорченно сказал я Витьке. — Латынь понимает, а русский — нет.
— А может, она кубинка? — сказал Витька и повернулся к ней. — Куба, синьорита, Фидель, си?
Но девушка снова ответила — на этот раз грустно и подавленно:
— Non intellego.
«Как это не понимать таких слов? — подумал я. — «Куба» и «Фидель» на всех языках звучат одинаково… Кто же она?»
