Ирина Ванка - Секториум
Банку я поставила перед Индером и попросила наполнить ее раствором, который смывает татуировки, в соответствии с предстоящим объемом работ.
— О, да! — посочувствовал Индер и пошел готовить раствор, а я пошла ему помогать.
— Объясни мне, зачем он делает это?
— Он же молодой, — объяснил Индер, — раз делает, значит ему надо.
— Значит, ремня надо было дать вовремя и как следует, — добавил Миша, который шел за мной. — Опоздала — терпи. Я ее предупреждал! — объяснил он Индеру. — Не будет мне позволять заниматься воспитанием, вырастет балбес, со всех сторон положительный: на учебу ему положить… на работу ему положить… На мать родную положить… Так он еще и Финча подставил! Но Финч-то должен был соображать?! Знаешь что, — Миша снова накинулся на меня, — если ты не способна им доходчиво объяснить элементарные вещи, значит надо попросить меня или шефа!
Вполне возможно, что мои педагогические усилия никому из детей не пошли на пользу. В этом я готова была согласиться. Возможно, примени я более радикальные методы воспитания, толку было бы больше, но тогда это были бы не мои дети, а совершенно другие люди. Так уж сложилось, что Имо и Джону я могла объяснить все что угодно. Они могли меня выслушать и понять, но далеко не факт, что из услышанного ими был бы сделан надлежащий вывод. Так было раньше, так будет всегда.
Отсчет новой секторианской эры начался для меня в тот день, когда Имо впервые заговорил. Точнее, произнес пару слов, от которых у меня волосы встали дыбом, и я не могла их уложить, пока утрясались недоразумения и заминались скандалы, связанные с появлением ребенка в Галактике. Между тем, главный виновник замолчал еще на полгода. И с этим тоже ничего нельзя было поделать. Сколько Миша ни хорохорился, сколько не грозил ремнем, Имо не счел нужным потратить на него ни слова. То есть, говорить он мог, но все попытки пообщаться с ним натыкались на его абсолютное нежелание раскрыть рот. Со мной ему не было причин разговаривать, я и так знала, чего он хочет. С другими — тем более. Зачем? Мама придет и всем объяснит, чего хочет Имо. Шеф предположил, что у ребенка недоразвиты голосовые связки, и каждый звук дается ему с трудом. Индер еще раз осмотрел глотку Имо и еще раз подтвердил старый диагноз: «лентяй, каких свет не видел».
Впервые я заметила, что Имо общается, на детской площадке с такими же ребятами как сам, но и там его речь не была частым событием. На вопросы он отвечал односложно или не отвечал вообще; он долго думал, прежде чем открыть рот и никогда не прибегал к словам там, где можно обойтись жестом. У него появился друг Иван, такой же упрямец и молчун. Они прекрасно ладили, потому что не утомляли друг друга: молча возились в песочнице, лазали по заборам и в луже дрызгались тоже молча. Между ними существовала полная гармония взаимоотношений. Так они росли, молча и вместе. Только Иван пошел в колледж на соседней улице, а Имо отправился учиться в Сигирийскую Лого-школу.
Этому событию предшествовали баталии между мной шефом. В итоге победила демократия — мы предоставили сделать выбор самому Имо. При этом шеф активно агитировал его за Лого-школу, а я за колледж. Миша предательски примыкал поочередно к каждой из воюющих сторон. Когда я привлекала его к агитации, он описывал ребенку прелести счастливого земного детства. Когда его привлекал к агитации Вега, Миша с тем же пылом превозносил достоинства сигирийского образования. А когда я уличила его в предательстве, он не признал себя виноватым: «И то и другое хорошо, — сказал он. — Здесь мы за ним присмотрим, там ему мозги на место вкрутят. Если хочешь, чтобы парень сделал выбор, надо представить ему оба варианта». «Действительно», — подумала я и согласилась. Имо исполнилось пять лет. Время на размышление стремительно таяло.
— Ты что-нибудь решил насчет школы? — спрашивал я все чаще, а Имо все дольше думал над вопросом.
Он откладывал игрушки, садился в позу мыслителя и хмурился до тех пор, пока я не отвлекалась от темы. Я грешным делом надеялась, что решу без него. Только однажды на рассвете он сам разбудил меня. Почему-то все важные решения Имо принимал на рассвете.
— Пойду учиться в Сигу, — сказал он.
— Ты хорошо подумал, сынок? В Сигу надо ехать сейчас, а здесь ты бы погулял еще год и учился бы в одном классе с Иваном.
Имо задумался в последний раз.
— Нет, в Сигу, — сказал он, и это решение стало окончательным.
На Блазу мы отправились вместе с Адамом. Взяли любимые игрушки, которые нам сразу вернули. Запаслись теплой одеждой, которую нам посоветовали использовать только на Земле. Короче, отдали ребенка почти голым. Адам взял на себя роль «мужского плеча», на котором мне следовало рыдать, когда поведут мою деточку. А может, шеф поручил ему присмотреть за мной, чтобы я вела себя в соответствии с блазианской этикой, не позорила честное имя начальства. В тот раз мое поведение было безупречным. Рыдать не пришлось. Имо увел воспитатель альф, солидный мужчина, чем-то похожий на шефа, который давно ждал ребенка и знал о нем больше, чем легкомысленная мать. Все произошло быстро и спокойно. У меня осталось чувство чего-то незавершенного, и тогда к нам вышел Джон. Повзрослевший, обросший длинными локонами, со своей удивительной улыбкой. Джон вышел посмотреть на нас. Он почти забыл английский, общался со мной через автоматический «переводчик», спрашивал, часто ли мы будем приезжать, и можно ли ему выходить к нам после свиданий с Имо?
Первое время мы ездили на Блазу часто. Возили Джону подарки: диснеевские мультики, прочую развлекательную ерунду на русском и английском языках, которая могла понравиться мальчишке. Я собирала ее и перегоняла на сигирийские инфоносители. Надеялась, что Джон заговорит на человеческих языках, и подолгу просиживала с ним в фойе, прежде чем забрать Имо. Мне не хватало общения с Джоном, но срок свидания на территории школы был ограничен. Чтобы больше проводить времени с Имо, Адам снял жилье в иностранном поселении, по соседству с Семеном и Ольгой Васильевной. Старички присматривали за модулем в наше отсутствие, и за нами… тоже присматривали. Имо мне отдавали на сутки, поэтому в школе мы с ним почти не общались, чтобы больше времени сэкономить для Джона. Не знаю, затеялась бы эта история, если бы не обаяние маленького американца и не моя привязанность к нему. Джону было почти восемь лет, он производил впечатление вполне взрослого человека. Он ждал нас в фойе за час до прибытия, сам приводил за руку Имо и сам уводил его тоже за руку. Только однажды меня посетила мысль. Я спросила Джона на очень плохом английском, не хочет ли он с нами проводить время на поселении? И вообще, быть как бы членом нашей семьи?
