Владимир Царицын - Пленники замкнутой бесконечности
— Просыпайся! Ты забыл о том, что должен сделать? Просыпайся, ты должен идти, — продолжал требовать голос.
— Но я не хочу никуда идти. Мне хорошо здесь.
— Тебе нельзя здесь оставаться.
— Почему?
— Я уже говорил тебе…
— Что ты говорил?
— Ты должен идти, чтобы кое-что сделать.
— Но что? Я не помню. Скажи мне…
— Ты должен вспомнить сам.
— Я ничего не помню. Я даже себя не помню. Кто я?
— Ты — это я.
— Так не бывает.
— Бывает, бывает, еще как бывает. Я это точно знаю: я знаю, что я — это ты. А я себя обманывать не стану. Зачем?
— Но куда всё-таки я должен идти? Помоги мне вспомнить.
— Я же уже сказал: ты это должен вспомнить сам. Не буду я тебе помогать. Не буду, и всё.
Шёпот почему-то обиделся. Его долго не было слышно. Потом снова:
— Проснись! Просыпайся, я сказал!
— Как тебя звать?
— Так же, как и тебя.
— А как звать меня?
— Вспоминай…
Темнота стала редеть. Она стала похожа на ветхую тряпку, которую натянули на костяные пяльцы. Сквозь редкие нити пробивался свет, его становилось больше. Вместе со светом появились мысли.
Кто я?
Мысли медленные, тягучие, как патока.
Я — человек. Как меня зовут? Не помню… Не могу вспомнить… Нужно постараться. Я вспомню. Обязательно. Я чувствую, что должен вспомнить. Пока не могу…
Где я?
Мысли быстрые, мечущиеся, пугливые, как зайцы.
Я куда-то шёл. Я искал что-то. Что я искал?.. Какую-то дорогу…
— Вот. Уже лучше! — снова этот шёпот. Теперь в нём удовлетворение.
— Если бы света побольше… я бы тогда быстрее вспомнил.
— Света? Чего проще? Глаза открой — будет тебе свет.
Нити ветхой тряпицы расползлись. Света стало так много, что резануло глаза. Юноша закрыл их, но тут же снова открыл. Больно, но приятно. Мрак напоминает о смерти, свет — это жизнь.
Меня зовут Айгур, вспомнил он.
Что-то чёрное и лохматое возникло перед его глазами. Оно не было страшным, напротив — близким и знакомым. Гай… Верный дружище, Гай!
— Гай, — прошептал Айгур.
Пёс радостно заскулил. Парень с трудом поднял руку и вплел пальцы в лохматую гриву.
— Ну-ка лежать, животное, — раздался голос за головой Айгура. — Твои кости еще не срослись.
Голос был низкий и принадлежал, явно, старику. Айгур не понял, к кому обращались — к нему, или к Гаю, кого назвали животным?
— Лежать, я сказал, — повторил старик. — Вот же упрямая псина! Никуда твой хозяин не убежит. Ему ещё рано бегать. Так же, как и тебе, между прочим.
Старик приблизился к Айгуру, склонился над ним. Горбун увидел тёмное обветренное лицо в окаймлении белых, как снег, волос. Лицо было иссечено морщинами и шрамами, и тех и других было предостаточно. Однако коррективы, внесенные временем и стихиями — солнцем и ветром — не стёрли с этого лица печать благородства, не исказили божественную красоту и строгость черт. Мудрые тёмно-серые глаза смотрели на Айгура внимательно, но без какого-либо сострадания. Холодные глаза Бога.
— Так-то лучше, — произнёс Бог ровным спокойным голосом. Выпрямился, ещё немного постоял над парнем, изучая его лицо, отвёл глаза в сторону, задумчиво кивнув своим собственным мыслям, и отошёл в сторону.
Айгур огляделся. Гай так и не лёг, как ему велел седой Бог, сидел рядом с низким ложем, на котором лежал его очнувшийся ото сна хозяин, и преданно смотрел ему в глаза. К правой передней лапе пса были прилажены две дощечки и обмотаны тряпицей. Туловище тоже было перевязано белой тряпкой, сквозь которую проступали пятна крови и жёлтой, остро пахнущей, мази.
Ложе было застелено мохнатой шкурой какого-то большого зверя. На стенах висели две точно такие же шкуры — одна шкура прикрывала дверь, вторая, по-видимому, окно. Комната освещалась огнём, пылающим в камине, и двумя лампадами, подвешенными к потолочной балке. С этой же балки свешивались гирлянды чеснока, пучки трав и кореньев. Убранство жилища отличалось аскетизмом, граничащим с бедностью. Кроме ложа, на котором лежал Айгур, в комнате стоял стол, скамья у стены и кресло, сплетённое из чёрных прутьев. Над камином — широкая полка с глиняной посудой. Пол комнаты застелен циновкой, также сплетенной из прутьев. Никакой роскошью, о которой говорили роженицы, побывавшие в Раю, здесь даже не пахло. Пахло дымом и пряными травами.
Нет, эта комната на жилище Бога была совершенно не похожа. Все, как у людей, подумал Айгур, может быть, даже немного беднее. Но куда же он тогда попал? Где он? И что делает седой Бог в этой лачуге?..
Айгур попробовал встать, приподнялся на локтях. Тело слабо слушалось своего владельца, оно было каким-то ватным, но болело. Закружилась голова, потемнело в глазах и сильно закололо в груди. Айгур со стоном упал на подушку.
— Лежи, не вставай, — раздался строгий голос Бога от камина. — Будешь лежать спокойно — завтра встанешь. Будешь дёргаться и ворочаться — неделю проваляешься.
Старик что-то размешивал в котелке, стоящем на каминной решётке. Сняв котелок с огня, перелил содержимое в глиняную чашку. Подул на варево, остужая, отхлебнул. Сморщился, но удовлетворенно качнул головой.
— Ты должен это выпить, — сказал седой, подойдя к ложу.
Приподняв голову больного, он приблизил к его губам чашку с отвратительно пахнущим варевом. Айгур обжег язык, сделав первый глоток, и хотел отстраниться, но Бог крепко держал его голову.
— Это нужно пить горячим, — строго сказал старик. — Именно таким горячим — не горячее и не холоднее.
Айгур стал отхлебывать из чашки мелкими глотками. После третьего-четвёртого глотка жидкость уже не казалась такой горячей и противной. Она была горька, но, кроме горечи, там ощущались и кислота и сладость. И еще что-то резкое, похожее на забродившее вино. Выпив чашку до дна, Айгур даже чуть-чуть захмелел. Веки его стали тяжёлыми, захотелось спать. Сквозь дрёму слышал тихое бормотание старика:
— У тебя, видать, давно ни крошки в животе не было. И пёс твой голодный, как бездомная собака. Был голодный, сейчас уже отъелся, сожрал все мои мясные запасы, всю солонину. Надо на охоту идти. Тебе, парень, теперь мяса свежего надо, бульону горячего…
По телу Айгура медленно разливалось тепло. Боль в груди прошла, появилось ощущение удивительной лёгкости. Он снова летел на своих сильных крыльях над цветущей долиной, над большой водой, над прозрачными крышами человеческих поселений. Рядом с ним летела Лиэна. У нее тоже были крылья, белые, как снег, лежащий на вершинах голубых скал. Девушка улыбалась Айгуру…
