Виталий Владимиров - Северный ветер с юга
Вот тогда-то я и понял, сколько времени я упустил, разве его наверстаешь? Ты не обижайся, но кино - это синтез, вершина всех искусств. Каждый кадр - картина, живопись, а игра актеров - театр, пантомима, балет, а звук - это музыка, опера, песня. Вот почему я люблю кино. И есть в нем еще свое, только у кино такое есть, великое чудо - монтаж. Эйзенштейн говорил, что если соединить, склеить два куска пленки и показать их зрителю, то в его воображении получится не просто два куска, один плюс один, а два с плюсом. Например, если смонтировать женское лицо и цветок, получится образ: женщина-цветок. С тех пор, как я открыл для себя кино, появилась цель в жизни, интерес, я стал и учится лучше, защитил диплом на "хорошо". При распределении повезло - пришла заявка от отраслевого издательства, работаю редактором, занялся журналистикой, все ближе, все реальнее была цель - поступить во ВГИК, но... женился, разъехался с родителями и заболел...
- Жена - та, что ходит к тебе, такая скуластенькая? - хмыкнул Болотников.
- Да.
- Что-то вы не радуетесь друг другу, когда встречаетесь, - покачал головой Егор, - хотя я со своей тоже... Моя в живописи толк понимает, но предпочитает стихи. И знает их уйму. А я не запоминаю, хотя слушать очень люблю. А ты со стихами как? - Могу написать, вернее, они у меня сами собой пишутся или являются, как результат размышлений над тем, зачем жив? Вот, послушай...
Шестерня нечестности молотит совесть. Учет погрешностей всей жизни повесть. Новость! Страха не надо. Смерть - не событие. Верь в рай без ада и врат открытие. Хочешь истину знать - знай! Каждым днем своим проверяй! Клади страсть на весы. Часы - воронка, сосущая нервы. Сломай, коль смелый, часы без стрелок! Встало время, встало, ни секунды,
ни мига не стало, время
бессмертной надеждой зажглось - только крутится,
крутится,
крутится,
крутится ось! Ложь косым искаженьем в ежедневности буден так вступай же в сраженье за того, кем ты будешь! Лихорадка с утра воем ядра. Запотел свистом стрел, дрожью пера пора...
- ... так вступай же в сраженье за того, кем будешь, - повторил Егор, - пора, и правда, старый, пора...
Мы поспели к обеду, настал тихий час, но мне уже не было покоя. Пустоцвет - если ничего не создал, что можно потрогать руками, увидеть глазами. Посади дерево и построй дом, напиши книгу и спой песню, отдай людям плоды трудов своих и появится смысл в существовании капельки вселенского разума, которая себя называет "Я".
Глава тринадцатая
Я отъелся. И странно было ходить, задевая углы. Тело стало больше, а в голове оно прежнее. И притяжение земное возросло - далеко не прыгнешь.
Я отоспался. Уже не боролся с собой после обеда, а раздевался и в теплых носках залезал в кровать. Приятно на сон грядущий вспомнить студию, подвал, ребят... все где-то там... далеко...
Что еще? С соседями не общался, Болотников перебрался в другую палату - не поладил с нашим лечащим врачом, да и из сопалатников никому ни до кого - своих забот хватает. Выписался, залечившись, Коля Хусаинов, кровельщик. Опять полезет на верхотуру стучать деревянным молотком рядом с пропастью. На его место положили старика Семеныча, крепкого, большеносого, с белыми ободками вокруг блекло-голубых глаз. Кутается в халат, кашляет, сплевывает в платок и долго рассматривает мокроту - есть ли в ней прожилки крови или нет. Каждый раз удивляется, что есть.
По вечерам - телевизор, Почти каждый день показывают какой-нибудь фильм. До чего же просто смотреть готовое! Сколько вложено в каждый кадр средств и нервов, а промелькнет на экране мгновение и забудешь на следующий день. Я вроде бы не обычный зритель, мне знакома "кухня" киносъемки, и то я заметил за собой, что лениво, с чувством превосходства, отмечаю промахи сценаристов, режиссеров, операторов и актеров... Я бы сделал на вашем месте иначе... Да-да, я... Вот у вас кто-то смотрит прямо в камеру, а разве это допустимо?.. А кто я такой?.. С чего я взял, что могу?.. Я попробую... Вот, послушайте... Посмотрите, словно вы кинозале...
...Как чистый лист бумаги белый экран. Появляются первые письмена, и мы в тишине сеанса читаем книгу Города. Вот тяжелая река и мосты через нее, вот здания, молча стоящие над толпой. Велик город и много в нем окон. За ними живут люди, здесь они любят и ненавидят, здесь они встречаются и расстаются, здесь они спят сном временным и сном вечным.
Обычная улица. Торопятся прохожие, проходят троллейбусы, расставлены здания. Если перед этим Город вставал беззвучной картиной видений, то сейчас мы слышим его голос: шелест машин по асфальту, шарканье ног и шум городского ветра, где-то звучит музыка и голоса. Раньше был Город, сейчас конкретная улица, люди и девушка. Она идет не в ритме общих шагов толпы, а медленно, пока совсем не останавливается. В руке у нее бумажка с адресом. Спрашивает какую-то женщину, та пожимает плечами. Останавливается мужчина, сдвигает кепку на затылок, потом на лоб и уходит. Потом появляется парень. Он и Она смотрят друг на друга. Мы видим их лица и слышим их разговор. Оказывается, она иностранка. Парень хочет уйти, но его удержал ее взгляд и они отошли в сторонку, пытаются объясниться. Разговор больше жестами, чем словами, да это и не столь важно. Дело в ином. Начинаются, сплетаясь и расходясь, монологи-витражи-калейдоскопы Двоих. На экране отрывки, воспоминания из ее жизни, из его жизни. Они откровенно мечтают, открыто говорят о своих желаниях, две мелодии слились в одну фугу и ясно, что быть им счастливыми, будь они вместе. Но в жизни настала пора расставаться, конец случайной встрече, им грустно, самим непонятно отчего, но все уже сказано и они расходятся нехотя в разные стороны, нарушая ритм толпы своим нежеланием.
И опять в тишине сеанса мы читаем книгу Города. Вот тяжелая река и мосты через нее, здания, стоящие молча над толпой. Огромен Город и много в нем окон. За ними живут люди, здесь они любят и ненавидят, здесь они встречаются и расстаются, здесь они спят сном временным и сном вечным. И здесь есть улица, где звучит фуга Двоих...
И как узнать, что встретил Ее, кто не бросит тебя в беде, не отпустит веревку, как напарник Коли Хусаинова?..
Глава четырнадцатая
Костя Гашетников являлся всегда неожиданно.
Я и еще несколько человек стояли около скамейки во дворе диспансера и зачарованно смотрели, как Аркадий Комлев ловко плел что-то из тонких медных проводков в оранжевой изоляции. В результате получился плотный, увесистый столбик с петелькой.
- Все, - сказал Аркадий и поднял на меня серые спокойные глаза. - У тебя ключи от дома есть?
- Есть, - я достал из кармана колючи на двойном металлическом колечке.
Аркадий разжал колечко, пропустил петельку внутрь и получился симпатичный оранжевый брелок.
