Виталий Владимиров - Колония
- Ты говорила, что не видела здесь змей? - обернулся я к Алене.
- Где? - с ужасом схватилась она за свое горло обеими руками.
- Весь вечер на манеже заклинатель пресмыкающихся Дудкин со своей партнершей Ядой, - торжественно ответил я.
- Прошу тебя, немедленно закрой дверь, - уже из спальной выглядывала бледная Ленка. - Она сюда обязательно заползет.
Я понял, что ей не до шуток, закрыл обе двери на запоры и плотно задернул занавески.
- Ты что, маленький? - обнял я Алену в наступившем полусумраке.
Она прижалась ко мне.
- В тропиках после обеда надо обязательно отдыхать, - сказал я. - Так меня отец Николай Марченко учил. Быть посему.
Как жить в тропиках и вообще как здесь живется - об этом мы и проговорили весь вечер с Николаем, его женой Галей и сыном Колей. Многое нам показалось в диковинку, не все сразу укладывалось в нашем социалистическом сознании, настолько привыкли мы ездить в набитом битком троллейбусе, жить в клетках высотой в два с половиной метра и постоянно стоять в очередях.
- Николай, а цветы здесь продаются? - спросила Алена, когда мы садились в машину, чтобы ехать к ним в гости. Можно сказать, что и к нам в гости, в наш с Ленкой дом.
- Навалом, - усмехнулся Николай. - Чего-чего, а цветов здесь, как грязи. Кстати, Галуня просила мороженое купить, вот и заедем на маркет.
Маркет - рынок, торговое место, скопище магазинов, ресторанов, лавок, лотков. В каждом райончике - свой маркет. На каком-то лучше покупать обувь, где-то рубашки, но цветы есть везде. Самые красивые и круглый год - розы, бордовые, красные, всех оттенков розовые или лимонно-желтые.
Алена выбрала одиннадцать роз, продавец попытался дать ей двенадцатую, здесь дарят четное число, как у нас на похоронах, в конце концов Николай забрал ее себе, заметив, что пора и ему за три с половиной года подарить супруге цветок, потом продавец подрезал стебли, украсил пушистой зеленью и завернул букет в блестящий целлофан.
- Какая прелесть, - цветы явно доставили радость Алене. - Нет, вы посмотрите, какие розы. И сколько же их здесь, разве сравнишь с Москвой.
- Откуда им взяться в нашей холодной России, - заметил я.
- Ты знаешь, в Норвегии еще холоднее, а цветочные магазины на каждом углу, - не согласился со мной Николай. - Вот мы и приехали и, что удивительно, никого не раздавили по дороге.
Из будки, стоящей около ограды, выглянул солдат в светло-зеленой, цвета выгоревшей травы форме и отдал честь, смешно притопнув ногой.
Ворота отворил, радостно улыбаясь, блестя белыми зубами и белками глаз, черноволосый парнишка в голубой рубашке и синих брюках.
- Гуд ивнинг, сааб, - поздоровался он с Николаем.
Николай величественно, как римский император, кивнул головой.
- Гуд ивнинг, сэр, - склонился передо мной в поклоне парнишка.
- Это наш сторож, уборщик, а иногда и повар, - сказал Николай. - Зовут его Ганеш.
- Гуд ивнинг, - сказал я Ганешу и протянул ему руку.
В глазах Ганеша мелькнул страх и удивление. Не разгибаясь, он слегка и очень почтительно пожал мне кончики пальцев.
- За руку с низшими по касте не здороваются, - негромко прокомментировал ситуацию Николай. - Запомни и крепко запомни, для него ты белый человек, а он для тебя - черный. Будешь здороваться за руку, станешь для него таким же черным и тогда в своем черном сознании он перестанет тебя уважать, следовательно, слушаться.
Не стал я спорить с Николаем, но в душе остался при своем мнении никакой Ганеш не черный, такой же, как и мы. Прав я или нет, покажет мой будущий собственный опыт, хотя вроде бы и сомневаться тут не в чем.
В открытом настежь гараже горела лампа без абажура, освещая два ряда солдатских коек, кованые сундуки и прикнопленный к стене лист с изображением зелено-золотого, красно-желтого, черноглазого бога. Посты военной полиции установлены в домах всех дипломатов, живущих в городе, а не в посольствах или торгпредствах, после того, как террористы убили заместителя премьера, хотя целились в премьера. Снаружи солдатам поставили будки, а под казарму отдали гаражи.
Перед двухэтажным домом и за ним лужайки ухоженных газонов с упругой травой в обрамлении стриженых под изгородь кустарников и низких деревьев, усыпанных красными цветами.
На первом этаже просторная столовая с пятиметровыми потолками. Во всю длину стол человек на двенадцать-пятнадцать под нежно-голубой расшитой синими птицами и цветами скатертью и уставленный сияющими, словно никелированными, приборами и блюдами белого с синим сервиза.
Через небольшой холл - офис, или кабинет. Обстановка сугубо деловая два стола красного дерева, на одном из них пишущие машинки с русским и латинским алфавитами, шкафы и полки с папками для бумаг, но главная достопримечательность - кресло, кожаное, с широкими подлокотниками, плавно изогнутой высокой спинкой, на колесиках, подпружиненное.
- Сядь, примерь, - с понимающей усмешкой предложил Николай. - Не робей, это твое место.
Я погрузился в объятия крахмально скрипнувшего кожей седалища.
- Чувствуешь себя белым человеком? - оскалился Николай. - То-то же.
Рядом с офисом - переговорная, небольшая комната с мягкими диванами и журнальным столиком. На втором этаже квартира, похожей на первый этаж планировки с двумя спальнями, столовой, еще одной пустой комнатой и балконом, выходящим на задний дворик.
Мы совершили целую экскурсию по дому, сопровождаемые Николаем, Галей и Колей, и вернулись в столовую, в торце которой за шторами скрывался эркер, выступ-фонарь, половина застекленного восьмигранника. На низком столике - виски, джин, водка, вино, рюмки, фужеры, ведерко со льдом, бутылочки с содовой, кока-колой, соками, баночки с пивом, металлические чашечки с жареными, подсоленными орешками, картофельной соломкой с перчиком, сигареты "Мальборо".
- Не боишься? - кивнул я головой в сторону бутылок, намекая на полгода как вышедший указ по борьбе с пьянством и алкоголизмом.
- Пусть боятся наши классовые враги, как говорил великий вождь мирового пролетариата, - с кавказским акцентом ответил Николай. - А нам бояться нечего, мы теперь пьем не , как раньше, на троих, а на двоих, чтобы знать, кто донес.
Разумное желание остановить алкогольные реки ежедневных распитий, высушить винные озера банкетных застолий, снизить уровень пьяного океана, в котором тонула страна, очень скоро превратили в очередную кампанию. Вместо того чтобы жесткими административными мерами запретить пьянство на работе, в служебное время, стали ретиво бороться с алкоголем вообще. Они подумали, что мы брезгуем их угощением. Увольняли с работы, понижали в должности, подняли цены, повырубали столетиями выращиваемые виноградные лозы. Как всегда, никто не считал, где польза, где вред. "Как же я попал в вытрезвитель?" - недоумевал герой анекдота. - "Я же честно отстоял три часа в очереди, купил бутылку водки и выпил ее один, в темноте, под одеялом, чтобы никто не заметил." - "Вот когда ты пошел за второй," - вразумили бедолагу, - "тут тебя голого на улице и взяли." До советских колоний за рубежом волна гонений, судя по всему, еще не докатилась, хотя алкоголь исключили из списка представительских продуктов.
