Дэвид Вебер - Давайте танцевать!
Конечно, они были целью… а потом будет много целей. Тому, кто никогда не видел сфинксианского древесного кота в действии, вероятно, можно простить мысли о Нимице как, в первую очередь, об очаровательном, пушистом домашнем животном. Если на то пошло, вид кота значительно походил именно к этому изображению. Правда была несколько иной, учитывая его способности ощущать эмоции любого потенциального противника на дальности в нескольких сотен метров, особенно если эти эмоции направлены на него или на его человека.
Потом был тот факт, что естественное оружие древесного кота было удивительно смертельным, особенно для создания такого крошечного размера. И в дополнение к способностям Нимица и его вооружению, был трехмиллиметровый пульсер в наплечной кобуре под кителем Хонор. Он был не так тяжел, как оружие, которое она обычно носила в кобуре на поясе в то время, когда ей было двенадцать, и когда она решалась отправиться в сфинксианские чащи с Нимицем, но он должен быть достаточен, чтобы иметь дело с почти всем, что меньше гексапумы. Он был ее постоянным спутником, когда она сходила на берег, и она регулярно на курсах стрельб из пистолета Флота и Морской пехоты получала квалификацию "Отличный стрелок".
Ничего из этого не влияло на то, что она сидит здесь, наслаждаясь бризом, который ласкал ее коротко стриженные волосы, на скамейке в городском парке на силезской планете по приглашению человека, которого она никогда не видела прежде, но кто, казалось, знал очень много о ней и ее семье. Если она не фактически сошла с ума, она конечно же сумела доказать достаточную сомнительность своего решения.
Нимиц дернулся в ее руках, и она выпрямилась. Древесный кот повернул голову, глядя вдоль одной из дорожек, и она проследила за его взглядом, потом немного застыла, когда опознала официанта. Он увидел ее примерно в то же время, как она увидела его, и что-то в языке его тела показало сочетание удивления и облегчения.
Он посмотрел по обеим сторонам, вверх и вниз по пути, кинул взгляд через озеро, а затем немного ускорил шаг, словно прогуливаясь до нее, и махнул рукой на скамью, на которой она сидела.
— Могу ли я присоединиться к вам, коммандер?
— Это общественная скамейка, — указала она, и он слегка улыбнулся.
— Так и есть, — согласился он, и осторожно опустился на место.
Она, честно говоря, изучала его, и он терпеливо сидел, давая ей время. Его глаза были своеобразного янтарного оттенка, почти желтыми, а его смуглое лицо имело странный оттенок, который был совсем не похож на все, что она когда-либо видела. Что, вероятно, не было удивительным, с учетом изменений, которые за две тысячи лет Расселения деформировали основу и уток человечества. Но было в нем что-то такое… что-то…
Ее мысли внезапно оборвались, когда он открыл рот и высунул язык.
Это было нелепо детский жест… исключая то, что он не был таким. Учитывая ее семейную историю, она точно знала, что смотрит на штрих-код генетического раба на его языке, который он показал ей.
Он позволил ей смотреть на него мгновение, затем закрыл рот, и на этот раз его кривая улыбка была горькой.
— Я сказал вам, что я знал вашу семью на Беовульфе, коммандер, — сказал он. — На самом деле, я однажды встречал вашу маму лично, хотя я сомневаюсь, что она помнит. Она была едва из средней школы в то время.
— Мамина память может вас удивить, — ответила Хонор. Она знала, что это звучит так, как будто она тянет время, что, впрочем так и было, но она также усмехнулась. — Имейте в виду, что память ее может быть довольно избирательной, когда это удовлетворяет ее целям.
— А вашим, коммандер? Может ли ваша память быть избирательной, когда это соответствует вашим целям?
Хонор задумчиво смотрела на него несколько секунд, потом пожала плечами.
— Я не собираюсь отвечать на это еще раз, — сказала она. Он вопросительно посмотрел на нее, и она махнула правой рукой в жесте отбрасывания. — Я не собираюсь давать вам никакого карт-бланша, пока я не получу некоторого представления о том, что это действительно все, и я также не собираюсь притворяться, что хочу этого. Я не думаю, что вы пошли на все эти неприятности, приглашая меня встретиться с вами здесь, если бы у вас не было чего-то довольно значительного на уме. Если вы хотите пойти дальше и сказать мне об этом, я готова слушать. Я не готова давать вам какие-либо гарантии того, что я буду делать, если мне не понравится то, что я услышу.
Она очень спокойно выдержала его взгляд.
— Имея это в виду, вы хотите продолжить этот разговор? Или мы должны просто сидеть и любоваться озером?
— Вы гораздо более прямая, чем ваши родственники на Беовульфе, коммандер. Вы знали об этом?
— В этом отношении я взяла стороны папиной семьи, думаю, — сказала она, и он фыркнул.
— Это, безусловно, один из способов описать это, — сказал он с чувством, и Хонор позволила брови приподняться при свежих доказательствах того, что он, по сути, знал очень много о ней и ее семье.
Он сидел и смотрел на нее раздумывая несколько секунд, а затем коротко кивнул. Это был решающий жест, и он повернулся боком на скамье лицом к ней целиком.
— В случае, если вам интересно, коммандер, у меня не было ни малейшего понятия, что вы были близко от системы Сагинау до тех пор вы с коммодором Тешендорфом не пришли в ресторан. Я имею в виду, что не хочу, чтобы вы думали, что мое присутствие здесь, на Джаспере имеет что-то общее с вашим присутствием здесь, на Джаспере. Это просто одна из тех вещей, которая случается время от времени, однако вряд ли так может показаться.
Хонор спокойно смотрела на него, но правая средняя лапа Нимица очень мягко нажимала на ее бедро в сигнале, который сказал ей, что официант говорил правду.
— Полагаю, я могу признать, что совпадения бывают, — сказала она.
— Я начал понимать, кем вы могли бы быть, если быть честным, с Нимица, что заставило меня задуматься о том, где я видел ваши глаза. — Официант покачал головой. — Вы знаете, что у вас материнские глаза?
— Это единственная часть, которую я от нее получила, — сказала Хонор сдержанно. Ее затянувшаяся собственная неуклюжесть была еще более болезненна во время пролонга, увеличившим подростковый возраст, из-за изысканной, почти кошачьей красоты ее собственной матери. Хонор нежно любила Алисон Харрингтон, но часть ее все еще не могла простить матери то, что та намного красивее, а она сама такой никогда не будет.
