Макс Ливнев - Мустанг и Чика. Черновик.
Ну и о чем этот стих, Паша? Это же бред какой-то!
— Маяковский тогда тоже бред писал… — тихо буркнул в ответ.
— Ну, знаешь! Сравнил… А ты чего смеешься, Медведев? Когда сам научишься выражать свою мысль правильно? Последний раз ставлю за такую работу тройку.
Она даже не знала, что сказать и переключилась на несчастного Вовку. Тот действительно лыбился от души. Видать, мое творчество ему пришлось по душе. Кстати, еще несколько парней и девчонок мне осторожно большие пальцы показывали. Выбитая мной из колеи учительница почти весь урок разбирала и жестко ругала сочинения ашников. Досталось почти всем, даже Светке Романовой.
На литературе Валентина решила спросить заданный на дом стих Маяковского из двенадцати строчек на выбор. Основной стих для тех, кто не будет по библиотекам искать — «Необычайное приключение… на даче». Сначала вызвали двух девочек, потом Вовку. Видно, что учил, старался. Последние строчки однако забыл. Пожалела, поставила ему трояк. Потом меня вызвала к доске. Как же меня раздражало все это школярство, эти стояния у доски! Поневоле хочется как-нибудь приколоться. Вытащил из массива неоднозначные стихи этого поэта. Читал это произведение с выражением, с характерными взмахами рук.
— Вы любите розы?
а я на них срал!
стране нужны паровозы,
нам нужен металл!
товарищ!
не охай,
не ахай!
не дёргай узду!
коль выполнил план,
посылай всех в…
не выполнил -
сам иди на…
— Это что здесь такое было? — грозно вопросила Валентина.
— Маяковский. Хотите, еще его стих прочту. Я много их заучил, — ответил с невинной мордой.
— Нет! — взвизгнула учительница, — Садись, два! Вон из класса!
— Так, садиться, или вон из класса? — вежливо переспросил я.
— Вон! — крик усилился на октаву.
Поставила две двойки. Одну — за предыдущий урок. Ладно, все равно пора проветриться. Забрал свой мешочек с книжками и выкатился в коридор. До перемены еще двадцать минут. В туалете курили Горлик и еще пара школяров. Постоял, послушал пацаний треп, убил время. Прозвенел звонок на перемену.
— Ну ты даешь! — восхищенно протянул Медик, когда встретились в коридоре, — Какая тебя муха укусила?
— Скучно жить на этом свете.
В нем отсутствует уют.
Рано утром, на рассвете,
волки зайчиков жуют,
— продекламировал я ему из Олейникова.
На черчении Евгений Иванович предложил зарисовать проекции каких-то деталей, а сам уединился в кабинете учителя. Нарисовал грифельным карандашом битву монстров. Медик впечатлился, а за ним и учитель. Пятак заработал, хоть и не по делу. Молодая учительница пения Ангелина Давыдовна находилась под прессом обязательств. Ей директор поручил подготовить песенный номер для районного конкурса патриотической песни. Вот она всех и проверяла. Меня хотела заставить петь «Орленок». Я заявил, что исполняю песни только собственного сочинения. Девушка не стала исходить пятнами, как литра, а мило улыбнулась и попросила представить ей свои сочинения, или покинуть класс. Горестным тоном признался, что пока ничего не сочинилось, но скоро все будет. Пришлось покинуть класс, однако.
Сразу после школы я направился в больницу, проведать чикину мать. Медик рысил рядом и недоуменно посматривал на меня. Наконец, не выдержал и спросил:
— Ты же к нам обещал пойти?
— Надо мать проведать, узнать о ее состоянии.
— Я тогда домой, предупрежу. Только приходи, не обмани, — сказал Медик и поскакал к жилым кварталам.
Возле больницы встретилась толпа странных людей. Они стояли и пялились на меня, покачиваясь. Мне стало не по себе — вдруг какие-нибудь маньяки. Чуть не наложив в штаны от страха, помчался изо всех сил в больницу и уступил там дирижерский пульт Чике.
С пацаном творилось что-то не ладное. Пришлось присесть на скамейку в приемной, чтобы принудить пацана к исполнению роли хозяина тела. Чика неожиданно долго приходил в себя. Я внимательно наблюдал за действиями партнера по телу, готовый немедленно вмешаться. Получив халат и узнав куда идти, Чика направился в терапевтическое отделение на третий этаж. Я лично знал эту палату по своему времени. Она была для очень тяжелых больных. Ее так и называли «для отходящих». Там стояло всего две кровати.
Мать Чики лежала здесь одна и спала. Ее лицо было искривлено параличом. Постояв немного возле матери, Паша прошел к врачу и ничего не узнал. Доктор только охал, вздыхал и разводил руки. Чика вернулся в палату. В палате я увидел призрак мамы Чики, сидящий на стуле возле своего тела.
— Марья Михайловна, — мысленно обратился к ней, — Ради сына постарайтесь продержаться и не умирать.
Призрак кивнул и, немного помедлив, загрузился в тело парализованной женщины. А я решил немного отдохнуть и провалился в желанный сон.
Очнулся от удара по лицу. Чика уже на улице ввязался в драку с какими-то незнакомыми пацанами, по виду пятиклассниками. Мальцы хоть и мелкие, но свирепые. Итогом битвы стало восемьдесят копеек в кармане у Чики и фингал под левым глазом. Дальнейший маршрут понятен, я увидел, что он пошел к своему другу. Свистом под окнами вызвал его на балкон.
— Ты чего так долго? Заходи, давай, — махнул рукой приятель.
— А батя дома? — заинтересовался Чика.
— Конечно дома, чудак-человек. Мы же все тебя ждем, — удивился Медик.
— Чего я тогда буду заходить? Сам выходи, — потребовал Чика.
— Мы тут торт едим и тебя ждем. Я же говорил, что батя тебя не тронет. Честное слово!
Торты Чика любил, но и свою пятую точку тоже. Сделав сложный выбор, пацан пошел в подъезд, ворча:
— Знаем мы эти честные слова. Ну, Медь, если соврал, урою!
В зале за столом чинно сидели батя и старший брат, и пили чай из самовара. На столе красовался порезанный и местами поеденный торт. Мать хлопотала на кухне. Выглянув, обрадованно кивнула Пашке.
— Команда оболтусов в сборе, — глубокомысленно высказался старший брат.
— Как раз бы их выдрать ремнем, но нельзя. Обещал, — горестно развел руками батя, — Пятеркой прикрылся, стервец. Это же надо, что удумали — в больницу залечь. Докторов обмануть хотели, охламоны. Ха-ха-ха! Ходить бы и тебе, Пашка, с жопой красной как обезьян, если бы не вовкина пятерка. Что качаешь головой? Поймал бы тебя. Ох, поймал бы! Ха-ха-ха! Давай ешь свой торт и не бзди.
Чика хлебал чай и кусал торт, сидя на всякий случай на краешке стула, в готовности стрекануть при нападении вовкиного бати и последующей постыдной казни. Но тот смотрел добродушно, ухмыляясь, как рекламный кот.
