Владимир Моисеев - Будем жестокими
- Надя, - спросил он. - Что здесь произошло? Расскажи мне.
- Я так счастлива. Все получилось очень хорошо, и Фердинанд был доволен. Может быть потом эта встреча войдет в школьные учебники. Движение возрождается! Это прекрасно!
- Подожди. Движение, там, выкобенивание, это я понимаю. Ты мне вот что расскажи, как нам теперь с тобой жить?
- Как ты можешь спрашивать такое? Мы с тобой "солдаты науки" и не должны забывать об этом никогда. Наша жизнь и прогресс человечества разве здесь есть выбор? Да что с тобой, милый? Ты такой хороший, ты так прекрасно показал себя. Я горжусь тобой. Я люблю тебя, дурачок.
От Надежды помощи ждать не приходится. Существуют ли вообще для этих людей понятия любви, нравственности, страстей. Мне иногда кажется, что они бы с удовольствием вывели какую-нибудь универсальную формулу, чтобы раз и навсегда покончить с субъективностью восприятия. Бедные, духовно бедные люди... Как бы там ни было, Подполье начало новую игру и отводит мне в ней какую-то важную роль, надо думать, незавидную.
Вот за что не люблю этих хваленных интеллектуалов, так за то, что для них жизнь - некая разновидность игры. Они ведь не живут, не умеют жить, не желают жить, они набирают очки. Сделал что-то - получи очко в зачет. И у кого этих очков оказывается больше, тот, значит, более достойный. А более достойный человек, естественно, имеет право...
"Он клюнул". Это про меня. Это я клюнул и должен что-то сделать для подполья. Что же? Что? Ну, во-первых, то, что сами они сделать не в состоянии, во-вторых, то, что для меня было бы в данной ситуации естественным, что я буду делать по собственной инициативе, потому что этот поступок должен представляться мне сейчас наиболее важным.
Это, конечно, это...
Поль неожиданно понял, что уже играет. Подполье выиграло первое очко - он играет! Что ж, 0:1.
Свой мозг я отключить не могу. Выходит, любое мое движение будет приносить им выгоду. И самоустраниться, значит, проиграть... То есть, я могу не знать, что я проигрываю, но они-то будут знать, что выигрывают. А этого я не могу допустить ни за что. Хотя бы потому, что они используют меня против моей воли. Видит бог, не хотел я влезать в эту историю, но раз уж так получилось, проигрывать я не намерен. И я выиграю. Черт побери! Я должен выиграть. Если они ждут от меня естественных логичных поступков, я должен поступать нелогично и, тщательно взвесив свои шаги. Самым нелогичным сейчас было бы обратиться за помощью к Ленке. Так и сделаю.
Узнав адрес Лены в справочной службе, Поль решил идти к ней сразу же. К чему, спрашивается, было откладывать.
А в метро он неожиданно понял, что его "Фактор Х" дерьмо.
Вот, оказывается, почему я забросил писать, внутренний цензор не позволяет мне подписывать дерьмо. Лестно.
А писать "Фактор Х" надо не так.
Может ли человек, подверженный смерти, достичь абсолютной власти? К примеру, с собственным телом обладающий социальной властью часто справиться не в состоянии. На биологию, как известно, запреты и амнистии не распространяются.
А хочется приказать. Хочется жить вечно. Иметь все. Подчинить себе все.
Владыка изнемогал. С тех пор, как он понял, что власть его ограничена безжалостным бегом времени, сон не приходил к нему. "Я умру. я умру, рано или поздно я умру", - повторял он себе с утра до вечера.
Видеть своих приближенных было невыносимо. Они пресмыкаются, льстят, давят друг друга на его глазах, но в душе (душа! мерзкое слово!) надеются похоронить его!!! Они призывают червей, проклятых могильных червей! Они жаждут увидеть, как черви станут жрать его тело. Мерзкие, грязные людишки!
Спрос рождает предложение. И вот рядом с Владыкой появился новый приближенный, обещавший решить проблему жизни и смерти за пару лет.
- Достичь бессмертия не труднее, чем прыгнуть с 10 этажа и не разбиться, - излагал молодой нахал, а надо сказать, что таковым он без сомнения был, и его бесцветные глаза светились дьявольским светом.
Он завораживал Владыку. "Врет, врет, подлец", - говорил тот себе, наблюдая, как молодой нахал пожирает заморскую телятину, запивая заморским же винцом. Но прогнать негодяя не было сил. А вдруг.. у него получится.
В рекордные сроки отгрохали Институт бессмертия. И потекли денежки из государственной казны полноводной речкой.
Сотрудники Института весьма своеобразно понимали смысл научной работы, быстро превратив ее в обычное распутство.
- Почему пьянки? Почему оргии? - интересовался Владыка.
- А как же, Хозяин, - удивлялся молодой нахал. - Как же без распутства бессмертия-то достичь? Процесс это сложный, нематериальный. Эманация любви обязательный катализатор для производства порошков бессмертия, Вы же порошки заказывали?
Но были в Институте и серьезные люди, они не буянили в рабочее время и в связях, порочащих их, замечены не были... ОНТИ - отдел научно-технической информации, так называли это подразделение. С первой до последней минуты своего рабочего времени сотрудники ОНТИ выискивали во всех научных изданиях страны не только критику работ Института, но и любые упоминания о проведении сходных работ.
Когда же такие публикации обнаруживались, сотрудники вставали и минутой молчания провожали последний день жизни неудачников.
Вот это уже лучше! - с удовлетворением отметил Поль.
Переступить порог Ленкиной квартиры оказалось непросто. Набравшись храбрости, Поль позвонил.
Почему, собственно, я вспомнил о храбрости, удивился он. Какая-такая особенная храбрость понадобилась мне для посещения знакомой женщины?
Но когда дверь начала открываться, его сердечко заныло.
- Привет, Поль, - сказала Лена, как будто и не удивившись.
- Проходи. Ничего квартирка, отметил Поль. Жить бы я здесь не смог, но выглядит все эффектно. В наследство от папочки Лене досталась потрясающее количество книг, и они завораживали Поля. Но жить в музее..
Поль сел в кресло, расслабился. Лена молча принесла ему чашку крепкого кофе. Неловкость, если она и была, исчезла, ему было хорошо. Здесь можно было сидеть молча, не нужно было давать отчет - зачем пришел, почему пришел...
- Я, Лена, немного посижу и пойду, - сказал Поль скорее по инерции, чем по необходимости. Что-то же надо было сказать.
- Ты спешишь?
- Нет, конечно.
- Ну и сиди себе тебя никто не гонит. Хочешь, включу телевизор?
- Не надо. Я, собственно, пришел, чтобы.. Не знаю, зачем я пришел.
- Оправдываешься, что ли?
- Да нет...
- Я рада, что ты пришел.
Было спокойно. Хотелось сидеть молча и ни о чем не думать. Только нельзя было. Вот это Поль уже хорошо усвоил - нельзя делать то, что хочется.
Поль поднял глаза и тотчас отвел их. Смотреть на Лену было невыносимо. Что-то у нее сделалось с глазами, ее взгляд просверливал Поля насквозь. Раньше такого никогда не было. Казалось, что там, за зрачками, была Вечность. Человек, а в этот момент Поль почувствовал себя неким абстрактным человеком, был слишком мелок, чтобы без трепета общаться с Вечностью.
