Владимир Романенко - Год белой кометы
Однажды проезжал через аул знатный князь из соседней страны и остановился он на ночлег в доме родителей Алтынкыз. Увидел князь юную красавицу и потерял сон и покой. А наутро пришел он к отцу Алтынкыз и сказал ему: «Что хочешь тебе отдам! Табуны попросишь — все отдам, саблю золотую попросишь — любую выбирай, денег попросишь — бери хоть всю казну! Только отдай мне в жены твою красавицу дочь!» На это отец красавицы ему ответил: «Счастье моей дочери принадлежит только ей одной и больше никому. Ее спрашивай, как она решит, так и будет.» Бросился он тогда к Алтынкыз просить ее стать женой, но Алтынкыз и ему рассказала о Карабеке. Рассвирепел тогда князь и закричал: «Не пойдешь добром — силой возьму! Весь аул ваш сровняю с землей, если захочу, а все ваши джигиты падут от метких стрел и острых сабель моих бесчисленных всадников, и будут над ними кружиться черные вороны! А первым из убитых будет твой Карабек! И будешь ты все равно качаться поперек моего седла.» Сказал так князь и ускакал прочь. А уже через двадцать дней вернулся он к аулу с несметным числом своих воинов. Все джигиты вышли ему навстречу с оружием, и когда сошлись они в долине для битвы, земля загудела от топота коней, а воздух зазвенел от ударов звонких сабель. Мало было их — защитников аула. Один за другим падали они на землю, сраженные в схватке, и скоро только Карабек остался отбиваться от наседавших на него захватчиков. Но слишком неравны были силы и Карабек тоже погиб в бою, рассеченный ударом сабли. Когда князь ворвался во двор Алтынкыз, вышла она из дома и сказала: «Ты хотел завоевать мое сердце, князь? Тебе это удалось, возьми его, вот оно!» Рассекла она ударом кинжала свою грудь, вырвала из нее свое сердце и бросила к ногам князя. Замер князь, потрясенный увиденным и больше не смог сдвинуться с места, так и застыл навсегда…
Прошли века, все погибшие в тот день окаменели и превратились вот в эти горы. Прямо над нами стоит Алтын-Кая — Рыжая гора, а у ее подножия плещется Суук-Джюрек-Кель — остывшее сердце Алтынкыз. Недалеко от нее высится Карабек — черная гора с двумя вершинами: джигит, рассеченный надвое саблей. А на месте древнего аула появился новый. Остыло живое сердце красавицы, но в нем осталось столько любви, что каждого, кто коснется воды Суук-Джюрек тоже ждет любовь, светлая и чистая, как ясное небо, которое отражается в нем в солнечный теплый день…
Хасан замолчал и над кошем повисла такая тишина, что казалось, горы тоже слушают эту старую легенду, словно окаменевшие великаны и вспоминают те давние древние времена, когда они были живы и молоды.
Сима посмотрела на Кирилова и с грустной улыбкой сказала:
— Ну вот, Максим Петрович, зря вы искупались, теперь и ваше сердце не будет знать покоя.
— Вы — коварная женщина, Серафима Ивановна, ведь это вы предложили мне искупаться. И знали, чем это мне грозит…
Максим Петрович засмеялся и добавил:
— И отвечать за последствия придется, я думаю, вам!
— Ну… Я для вас большого интереса не представляю, я женщина простая и совсем не юная.
— Я тоже не молочно-восковой спелости и не граф…
Хасан бросил быстрый взгляд сначала на Кирилова, потом на Симу и, подняв глаза, задумчиво произнес:
— Только Аллах знает дорогу сердца… Пора мне, пойду к отаре. Спасибо, что заехали, и за гостя тоже спасибо!
— И нам надо ехать, Хасан Аубекирович, иначе засветло не вернемся назад. Вам спасибо за айран и за рассказ. Всего доброго!
Было уже около четырех часов дня, когда они снова вернулись к озеру и вышли в обратный путь. Дневной зной раскалил безветренный воздух, в траве звенели кузнечики, и как всегда в это время, пахло чабрецом, душицей, земляникой, березовыми листьями, словом, всем, чем пахнет лето там, где пролегает граница между пышными альпийскими лугами и лесом, как будто перенесенным сюда из среднерусской равнины. Солнце постепенно скрылось за набежавшей откуда-то из-за гор пеленой облаков, которая становилась все плотнее и плотнее, и когда лошади пошли уже под густыми темными пихтами, прогремел первый раскатистый удар грома.
— Ну вот, я же говорила вам, что дождь может пойти в любую минуту! Давайте быстрее, может быть успеем к пикету!
Корнет побежал мелкой рысью. Вполне освоившись в седле, Максим Петрович также слегка пришпорил лошадь и та резво пустилась вдогонку. Он почувствовал влажный ветерок на лице и вспомнил старую персидскую пословицу о том, что среди удовольствий жизни мужчина обязательно предпочитает верховую езду. Лошади бежали все быстрее, но когда Максим и Серафима выехали на широкую поляну, стена дождя, которая с шумом двигалась где-то сзади, все-таки накрыла их и они сразу оказались под обрушившимся с неба водопадом. Сима направила своего коня на едва заметную тропу, и через две-три минуты они оказались перед дверью небольшого бревенчатого домика, очевидно, специально построенного в стороне от лесной дороги.
— Четвертый пикет, — сказала Сима, — сейчас я открою дверь и будем сушиться.
В домике было сухо и на удивление тихо. Шум дождя едва проникал сквозь деревянные стены, и только тусклый серый свет да капли, стекавшие по стеклу, напоминали о том, что там, за окном бушует непогода. Сима сразу же достала из рюкзака пакет с бумагой и спичками, подошла к печурке, сваренной из железной бочки, и попыталась разжечь уже заложенный кем-то сухой хворост. Так и не успев надеть брезентовую куртку, она промокла насквозь с головы до ног, ее руки подрагивали от холода, ломали спички и Кирилов, забрав у нее коробок, быстро поджег смолистые ветки с берестой, раздул пламя. В домике сразу стало тепло и светло от огня, который гудел в проеме печки, не закрытом дверцей.
— Вам надо переодеться и просушиться, иначе простудитесь, — сказал Максим Петрович, глядя на дрожащие губы Симы.
— Вы-то чем лучше? — ответила она, кивнув в его сторону, — Ладно, отвернитесь.
Кирилов послушно уткнулся лицом в дверь. Через две минуты она разрешила ему повернуться и он увидел, что Сима сидит на деревянных нарах, закутавшись в легкое шерстяное одеяло, а ее одежда висит на протянутой из угла в угол веревочке. Он тоже снял промокшую рубашку, повесил ее поближе к печке, набросил на себя штормовку, сел на чурбак. Надо было о чем-то говорить, но он не мог произнести ни слова, молча глядел на огонь, но ему казалось, что он разговаривает с Симой, и что она тоже говорит с ним на каком-то неведомом до сих пор языке, который становится понятным и доступным только один раз в жизни…
… «Ты ведь знала, что будет дождь, и что мы придем сюда»…
… «Знала. Я просила этот дождь, чтобы он пришел поскорее»…
… «Но ведь я не смогу сидеть рядом с тобой вот так неподвижно, смотреть в твои грустные глаза, на твои волосы, свившиеся в локоны под дождем, на подрагивающие, зовущие губы… Я обязательно подойду и обниму тебя, попытаюсь согреть…»
