Александр Рыжов - Земля Тре
Глеб без замаха, будто насаживал на вертел кусок мяса, воткнул меч в бок чужака. Кожа, туго обтягивавшая плоть, лопнула, как лопается сочная ягода, если ее сдавить пальцами. Брызнул фонтан темной - почти черной - крови, и крупные брызги усеяли руку Глеба, сжимавшую рукоять меча. Чужая кровь показалась ему горячее кипятка, он быстро выдернул меч из раны и отпрянул назад. Чудин с рычанием повалился наземь, забился в судорогах...
Коста колол вражьи черепа, как орехи, расплескивая желто-красное месиво. Почти весь - руки, грудь, лицо - он был покрыт каплями густой бурой жижи, которые, смешиваясь с потом, превращались в кляксы, в разводы, в ручьи и зигзагами стекали вниз.
Илья и Шестопал дрались, прижавшись спинами к корме. Мечи сверкали, чертя немыслимые линии, и одну за одной срубали с плеч чудские головы. Рядом орудовал Савва, держа в одной руке меч, а в другой нож. Его губы были плотно сжаты, лицо окаменело, и только глаза полыхали огнем, как у разъяренной кошки.
Битва длилась... сколько? Времени никто не считал. Животворной свежести влажного ветра не было уже и в помине - над берегом висел запах крови, запах развороченных внутренностей. Озерная кромка была истоптана тысячью ног, под сапогами хлюпало, земля превратилась в вязкую трясину. Вокруг ушкуя валом громоздились трупы, их топтали, об них спотыкались, но из леса выбегали все новые и новые воины - сила чуди не иссякала, и бой продолжался.
Напор был велик. Противостоять бесчисленной орде маленьким, пускай даже очень сплоченным, отрядом становилось все труднее и труднее. Усталость брала свое. Вот рухнул один ушкуйник, вот два чудина с победным рыком подняли на мечи второго. Кольцо обороны дрогнуло, заколебалось - казалось, еще чуть-чуть, и лавина дикарей вдавит новгородцев в обшивку корабля.
Глеб понял, что дело близится к концу. От свистопляски клинков у него рябило в глазах, в голове стоял неумолчный гуд. Он рванулся вперед, в самую гущу наступавшей чуди, и стал рубить направо и налево, уже не разбирая противников и чувствуя только; как дергается в руке меч, кромсающий тела...
- Глеб! - ударил в ухо отрезвляющий голос. Это Коста, продравшись сквозь скопление врагов, оказался рядом. - Глеб, надо уходить!
- Куда? - вырвалось из горла вместе с хрипом и сгустком ядовито-горькой слюны.
- Давай за мной!
Коста был неутомим. Вертя булавой, он проложил себе и Глебу дорогу к корме ушкуя. Крикнул Илье и Шестопалу:
- Толкайте! Толкайте к воде, мы прикроем...
Вместе с Саввой и выскользнувшим откуда-то Пяйвием они выстроились полукругом. Слева добавились Алай с Гарютой, справа еще двое. За их спинами Илья и Шестопал налегли на корму и, выжимая из себя остатки сил, стали толкать корабль к воде. Шаг... другой... Им на подмогу пришел кто-то еще, ушкуй заскользил по орошенной кровью земле и ткнулся носом в озеро.
Чудь наседала. Новгородцы отбивались, как могли, мечи дрожали в обессиленных руках, и только Коста по-прежнему стоял непоколебимо, словно был сделан из железа.
Толпа дикарей расступилась, из нее выскочил чудин в шкуре, расшитой разноцветными полосками, и с ожерельем из медвежьих клыков на шее. Глеб понял, что это вождь племени, и сшибся с ним - безоглядно, бесхитростно.
- Осторожно! - крикнул Коста, расправляясь со свитой.
Глеб зарычал, и этот рык уже ничем не отличался от рыка чуди. Ударил сверху вниз, как мясник, разделывающий на плахе бычью тушу, - но чудин увернулся от удара, ловко выбросил вперед руку с мечом. Боль обожгла кожу, по бедру поползла теплая струйка. Глеб бросился вперед - пропадать так пропадать! - пырнул клинком в пустоту. Не зрение, не слух, а какое-то двадцать шестое чувство втолкнуло в гудящую, как колокол, голову осознание того, что враг справа. Наудачу выставил локоть, оттолкнулся ногой от земли, ударил. Шлепнулся на колени, прямо в месиво, увидел, как чудин уронил меч и с выпученными глазами схватился за грудь.
- Бей! - услышал сбоку голос Косты, вздернул себя, будто на дыбу, и обрушил меч на лохматую голову чудина.
- Отходи! - закричал Коста и плечом оттеснил Глеба назад к ушкую. Корабль уже качался на волнах, оставшиеся в живых ушкуйники взбирались на него, цепляясь за измазанные красным борта.
- Вот и хорошо... Вот и славно... - приговаривал Коста, молотя чудскую рать, словно вызревшие ржаные колосья. Не оборачиваясь, бросил Глебу: - Лезь в ушкуй! Быстро!
- А ты?
- Лезь, говорю!
Глеб забросил на палубу окровавленный меч, ухватился за борт, но сил подтянуться и закинуть ногу уже не было. Сверху протянули руки Алай с Шестопалом, снизу подтолкнул Коста. Глеб выбрался наверх, шагнул, шатаясь, на палубу и привалился спиной к мачте. Следом забрался Коста, крикнул предостерегающе:
- Берегитесь, сейчас будут стрелять! Глеб увидел рядом Алая, Савву, Илью, Шестопала... Как ужаленный, кинулся к борту:
- Пяйвий! Где?..
Возле кормы бурлила мутная вода. Пяйвий, уже без меча, стоя по пояс в озере, сцепился с чудином, который был на две головы выше его и раза в полтора шире в плечах. Глеб, не раздумывая, прыгнул за борт.
- Куда? - метнулся вдогонку запоздалый крик Косты.
Глеб коршуном налетел на чудина, оторвал его от Пяйвия и схватил за горло. Иссякшая сила на мгновение снова влилась в согнутые пальцы. Чудин захрипел, задергался и, обмякнув, осел в воду. Глеб выпустил его, повернулся к Пяйвию.
- Давай подсажу!
С берега посыпались стрелы, дробно зацокали о корму. Пяйвий ступил на подставленное плечо, ухватился за руку Косты, раз-два - и оказался на палубе. Тяжело дыша, распрямился. У Глеба отлегло от сердца, но в этот миг чудская стрела с гадючьим шипением прорезала воздух и ударила лопину в грудь, в самую середину. Пяйвий слабо охнул и повалился на палубу.
Крик застрял у Глеба в горле. Почему, почему все так получилось? Зачем теперь плыть в далекую землю Тре и кого выручать в ней? Для чего вообще бороться за жизнь, если путь назад отрезан, а путь вперед потерял всякий смысл?
Глеб развернулся, увидел оскалы дикарей, мечи и луки - хотел шагнуть прямо на них, но чьи-то могучие руки клещами сдавили плечи и потащили наверх. Не успев опомниться, он очутился на палубе. Перед ним стоял Коста, а рядом сидел живой Пяйвий и очумело тряс головой!
- Цел? - не веря глазам, выдавил Глеб.
Пяйвий улыбнулся улыбкой мученика и, тронув пальцем грудь, виновато проговорил:
- Болит...
Кафтан на нем был изодран и висел длинными клочьями. В одной из прорех поблескивал оберег - тот самый, что подарил Глебу новгородский купец. Коста протянул руку, осторожно взял его двумя пальцами. Металлическая пластинка была продавлена, а в центре отпечаталась круглая точка. Под оберегом, на впалой груди Пяйвия, расплывался лиловый синяк.
