В. Эфф - По ту сторону
Долгое время он только хмурился, укоризненно кивал головой, нервничал и ничего не отвечал на настойчивые вопросы Щура и Лизаньки.
Последняя особенно волновалась и все время без устали твердила:
— Ну, что? Слышно? Где мы? и т. д.
Но вот Громов со злобой срывает наушники с головы, откидывается назад и в отчаянии говорит:
— Ничего, молчит, как зарезанный.
— Ну и что? — прерывает его Щур.
— Ну и то! Значит, что мы не на земле. Потому что, будь мы на земле, мы бы уловили хоть какие-нибудь звуки, а здесь ничего, как в могиле или в зоне молчания…
Вдруг его осенило.
— Какой же я идиот, Мишка; ну скажи не глуп ли я, а?
— А в чем дело?
— Да в том, уж давно пора было похоронить длинные волны; я же совсем упустил из виду, что там, где такая высокая техника, все основано, конечно, на коротких, даже, пожалуй, ультра-коротких волнах!
И он хлопнул себя по бедрам.
— Ну, так живо за дело! — крикнул он.
С этими словами Громов стал быстро обходить шкафы и полки, выбирая то одну принадлежность, то другую.
А выбирать, особенно для лампового приемника, было из чего.
Среди множества предметов особенно выделялись источники питания. Они были до того замысловатые, что другому, а не Громову, никак бы не разобраться в них. Это было нечто вроде миниатюрных аккумуляторов, с огромным запасом энергии, которые давали значительное напряжение, в чем Громов убедился, когда прикоснулся к ним двумя пальцами, смоченными слюной.
Его так шваркнуло в сторону, что он вскрикнул.
Этот крик перепугал Лизаньку. Однако она сдержалась и ничего не сказала.
Интересны были также маленькие неизвестные приборы, представлявшие небольшой ящичек кубической формы с клеммами.
Ламп было особенно много; они совсем не походили на те, к которым привык Громов. Они были шарообразной формы, с двумя выдающимися рожками и изготовлены не из стекла, а из какого-то неизвестного вещества.
Отобравши все необходимое, Громов заявил:
— Ну, а теперь айда, Мишка! Давай сварганим ламповый!
Лизанька испугалась.
— Не надо, Ванька, не надо делать ламповый приемник: опять будет взрыв, нас опять взорвет!
— Ну, Лизка, не будь трусихой, — сказал Щур. — Два раза этого не бывает.
Лизанька замолкла, но все время с опаской косилась на Щура и Громова, с остервенением мастеривших ламповый приемник.
Долго возились они с ним. Наконец — все готово. Контакты, соединения — все в порядке.
Громов опять приложил коробочку к уху и углубился, весь превратившись во внимание…
И вдруг лицо его озарилось сознательной и радостной улыбкой: многое понял он.
В уши врывался непрерывный шум, состоявший из выбиваемых в различных комбинациях точек и тире, — это было управление по радио, с принципом работы которого Громов был знаком по передаче изображений на расстоянии.
И Громов понял, что все на этой планете радиофицировано и что вся работа производится при помощи радио и что всеми машинами управляют какие-то неведомые существа — местные жители, которые скрываются от них и не хотят почему-то войти в сношение с ними, пришельцами с земли.
И в душу Громова стало наползать беспокойство: не затевается ли против них что-либо плохое, но он не стал над этим задумываться и вновь стал слушать точки и тире, ничего не понимая и не зная, для чего он продолжает их слушать.
И в тот момент, когда он уже окончательно потерял всякую надежду, в уши ворвалась речь на незнакомом и непонятном языке, но звучном и энергичном, напоминающем по сочности и крепости родной русский язык…
Глава XV. Сила закона
— Именем закона, вы арестованы, — повторил новоявленный пассажир ракеты, сдвигая шляпу на затылок.
— Что?
Арестованный нерешительно поднял вверх правую руку и покосился в сторону Хьюлетта.
— Какой же закон может быть в межпланетном пространстве? — спросила, улыбаясь, Элинора Броун.
Представитель закона вынул из кармана револьвер.
— Вот какой, — объяснил он, любезно повернувшись к Элиноре. — Закон более сильного и лучше вооруженного. Это тот же закон, каким руководствуются и на земле. Меня решительно не трогают теории достоуважаемого профессора о том, что междузвездное пространство не находится в ведении департамента полиции, и я плевать хотел на…
Поучительное рассуждение о силе закона не было закончено. Оно было прервано на полуслове. Прервано увесистым ударом кулака, нанесенным поднятой вверх правой рукой арестованного; удар был столь неожиданным и сильным, что представитель закона закачался, выронил из рук револьвер и схватился за скулу.
То, что случилось дальше, показалось представителю закона еще более неожиданным и удивительным. Револьвер, выпущенный из рук, не упал; он медленно поднялся вверх, звонко ударился о стальной потолок ракеты и затем стал так же медленно опускаться книзу.
— Повидимому в межпланетном пространстве действуют все же особые законы, — съязвил Хьюлетт.
— Чорт возьми! — воскликнул владелец револьвера.
Его противник не терял времени. Короткий толчок в грудь заставил полицейского агента отступить на несколько шагов; в то же время опускавшийся револьвер был подхвачен рукой его противника и немедленно направлен на бывшего владельца.
— В чем же дело? — спросила Элинора.
— Закон тяготенья имеет внутри ракеты несколько иной вид, — объяснил Хьюлетт. — Ведь падающее тело и все, что в нем находится, не имеет веса, а наша ракета представляет собой именно падающее тело…
— Пусть так, — сказал революционер, — однако револьвер у меня в руках и значит закон на моей стороне.
— Практическая иллюстрация к только что изложенной теории, — сказала, насмешливо усмехаясь, мисс Броун, которой революционер, с его энергичными и мужественными чертами лица, показался почти джентльменом по сравнению с грузной неотесанной фигурой полицейского агента.
— Закон сильного и лучше вооруженного вынуждает меня потребовать от вас, мистер, бывший представитель закона, немедленной сдачи в плен, — сказал серьезным тоном революционер. — Руки вверх!
В наступившей тишине звонко щелкнул замок предохранительного спуска. Агент полиции послушно поднял руки кверху.
— Однако, — заметил профессор Хьюлетт, засовывая руки в карманы сюртука, — вам не повезло… Dura lex, sed lex[3], как говорили древние римляне.
— Что такое? — спросила Элинора, не знавшая латыни.
— В вольном переводе, — сказал Хьюлетт, — это означает: дурак-закон, но закон…
