В. Эфф - По ту сторону
И Громов расхохотался.
— Наконец этот прожектор, эти странные сооружения… одним словом, все свидетельствует о том, что здесь достигли такого высокого совершенства в технике, что ты, Мишка, вполне резонно заметил: — В Америке таких вещей тоже нет…
— Где же мы? И каким образом мы здесь очутились? Я продолжаю, братва — следите за мной — логически мыслить. Оставим пока в стороне вопрос о том, как мы сюда попали; на это, вопервых, труднее всего ответить сейчас, а вовторых, это и неважно: попали — и баста!
А вот где мы? Это интереснее будет.
Одно из дух…
— Одно из трех, — прервала его Лизанька, — ты забыл про знаменитую гегелевскую триаду.
— А ну тебя, Лизка, с твоими триадами. Тут люди делом заняты, а она со своими глупостями!
— Так вот, как ты думаешь, Мишка, где мы? На земле или на небе? Ты понимаешь, конечно, что я хочу сказать: на нашей мы планете, или на другой?
— Ну а ты, Ванька, сам-то что думаешь?
— Да в том-то и дело, что ничего не думаю!
— Ну, так давайте же искать, — прервала их Лизанька. Давайте братва, обыщем все это здание, — авось мы кого-либо и отыщем!
— А ведь Лизка-то права, — сказал Громов. — Ну, айда в путь!
И все трое двинулись по длинной анфиладе комнат, отделенных друг от друга сводчатыми арками.
Света было много. Все комнаты были залиты зеленоватым светом, знакомым уже и напоминавшим цвет морской воды перед закатом. И в каждой комнате находился источник этого света — маленькая ажурная мачта из белого напоминающего алюминий металла с укрепленной на ней разрядной трубкой.
Они шли медленно и с опаской, внимательно заглядывая во все углы и прислушиваясь к малейшему шороху.
Но все безмолвствовало, ни одного звука, полная тишина, и только гулко отдавались их шаги под сводами…
Повсюду, вдоль стен, стояли различные приборы, назначения которых не мог определить даже Громов, хорошо знакомый, по словам Щура, со всеми этими штуками. Большинство из них было снабжено антеннами комнатного типа, которые напоминали рамочные антенны: эти были огромные рамки. Но для чего они?
Громов искал лифта, с помощью которого они могли бы пробраться в следующие этажи. Но и следа его не было.
Они шли долго, переходя из одной комнаты в другую, минуя арку за аркой, и казалось им, что не будет конца, не будет предела этим комнатам. Комнаты как две капли воды, походили одна на другую, и им стало казаться, что они кружат, кружат по ним и не могли с уверенностью сказать, подвинулись ли они хоть на шаг вперед…
Но вот вдали они увидели нечто вроде большой куполообразной залы, ярко освещенной и выделявшейся не только своими размерами, но и оборудованием.
Вздох облегчения вырвался у всех троих.
— Первая остановка по пути к черту на кулички! — провозгласил Громов.
— Уф, ну и устала же я, — вздохнула Лизанька.
А Щур ничего не сказал и лишь глубокомысленно уставился на шкафы и полки, где было наставлено множество всяких приборов и аппаратов, странных и незнакомых. Там были замысловатые штучки, занятные и забавные.
Громов, ничего не говоря, стал внимательно и методически рассматривать их, переходя от шкапа к шкапу, от полки к полке, брал в руки аппарат, вертел, рассматривал, изучал, лизал и нюхал, и в недоумении пожимал плечами, произнося какие-то нечленораздельные звуки, ворча под нос и восклицая.
Щур и Лизанька внимательно наблюдали за ним и ничего не говорили, словно ожидая приговора.
— Гм… странно… — сказал, наконец, Громов. — Да, далеко нам и даже высокоразвитой Америке до такой техники. А ведь здорово, брат, придумано!
— Ты посмотри, Мишка, чего тут только не наворочено, чего тут только нет: аппаратура, инструменты — оборудование знатное, что и говорить!
— Да, но что мы со всем этим станем делать? — прервал его Щур. — Ведь назначения всего этого мы не знаем.
— Конечно, не знаем, — ответил Громов, — но из этого вовсе не следует делать таких скороспелых организационных выводов, как ты, Мишка. Больно скор ты.
— А ты бери пример с меня: изучи да понюхай, да обмозгуй, а тогда уже говори: «ничего не выходит». А то ты с суконным рылом, да в калашный ряд хочешь пойти. Эдак не годится.
И Громов опять принялся за шкапы и полки.
Мысли его путались… Где же они?… На каком-либо отдаленном острове, где так высоко поставлена техника? Но где же находится такой остров? И Громов в памяти стал перечислять острова в северном и южном полушариях; но сколько он ни напрягал свою память, ничего подходящего не находил.
И у него постепенно начинало складываться убеждение в том, что они на другой планете. Но на какой?
«Это не Марс, — рассуждал он сам с собой. — там, по описаниям, должны быть каналы, и мы сразу заметили бы их. Ну, а если не Марс, то какая планета — Юпитер, Венера, Нептун, Уран, Меркурий?» — мелькало в уме. Но ни на одной не мог остановиться.
И бросил искать. Зачем, к чему?
И он вновь принялся за инвентаризацию шкапов и полок.
Лизанька и Щур шепотом разговаривали между собой.
— А ну, Лизка, вот так история, — сказал Щур. — Что ты обо всем этом думаешь?
— Да, признаться ничего не думаю, — откровенно созналась последняя. — Тут голову потеряешь.
— А Ванька-то, смотри. Я на него, как на каменную гору. Он что-нибудь выдумает, у него — голова!
— Эврика, нашел! — прервал их Громов.
— Ты, Мишка, обрати внимание на сокровища, которые здесь имеются; правда, все это не радио, а, быть может, радиопринадлежности, но до того совершенные, что мы не знаем, как с ними обращаться и для чего они. Но все же при некоторой сообразительности можно кое-что приспособить.
— Я думаю смотать детекторный приемник на длинные волны. Видишь вот нечто вроде кристалла, проволоки же здесь сколько угодно, — следовательно, готов детектор: катушки намотать недолго; а антенн или рамок здесь — хоть пруд пруди!
И Громов с увлечением принялся за работу.
Щур помогал ему, а Лизанька, с опаской смотрела на них, но ничем не выдавала своего состояния.
Некоторое время раздавался лязг железа, скрип и тихое посвистывание Громова.
Но вот приемник готов. Громов обнаружил крохотную коробочку, приспособил ее в качестве телефона, приложил к уху и с напряженным вниманием принялся вертеть во все стороны ручку настройки, пытаясь уловить хоть какие-нибудь звуки и по ним выяснить, где они находятся.
Долгое время он только хмурился, укоризненно кивал головой, нервничал и ничего не отвечал на настойчивые вопросы Щура и Лизаньки.
Последняя особенно волновалась и все время без устали твердила:
