Светлана Ягупова - Феникс
— Ну и пройдоха же ты, — откровенно возмутилась Габриела.
Но Кинга и в этот раз не обиделась на нее, лишь негромко рассмеялась.
— А знаете, — перевела она разговор на другую тему, — вот присматриваюсь я к людям и прихожу к выводу, что человек по сути своей одинаков, родился ли он в бамбуковой хижине или на тридцатом этаже небоскреба. Все ждут и хотят любви, мечтают о чем- нибудь удивительном.
— Все это ужасно, — вновь возмутилась Габриела.
— Что именно? — вскинулась Кинга. Она собиралась в парк и наводила вечерний марафет: пудрилась, подкрашивала брови и ресницы.
— Кому ты желаешь здесь понравиться? — безжалостно спросила Габриеле.
Кинга продолжала молча возиться с косметикой.
— Представь, влюбишься в какого-нибудь спинальника или он в тебя. И что из этого получится?
— Жаль, отсюда тебе не виден вечерний парк. Знаешь, сколько уже здесь влюбленных? Молодые ведь.
— Кошмар.
— Прекрасно, а не кошмар, — рассердилась Кинга. — Люди не дают задавить себя болячкам, а ты зарылась в них и знать ничего не знаешь, даже писем домой не пишешь.
Нездоровой желтизны лицо Габриелы расплылось в подобие улыбки.
— Ну представь, — сказала она тоном старшей, дающей наставления неразумной молодой подруге, — у двоих спинальников родится третий, скорее всего, тоже спинальник. Ничего себе семейка.
— Что же ты предлагаешь, вообще запретить нам смотреть друг на друга? А может быть, нас уничтожить?
— Не знаю. — Габриела отвернулась к стене.
"Она рассуждает, как, возможно, рассуждают о нас здоровые", — подумала Айка о Габриеле, и ей стало тоскливо.
По субботам и воскресеньям морские купания отменялись. Да и в обычные дни не разрешали заплывать за буек. А уж под водой плавать и вовсе запрещалось. Айка тихо страдала от этих ограничений, но, пообжившись, вскоре нашла выход. Однажды, разъезжая в коляске по прибрежному парку, она попала в безлюдный уголок. Густые кусты маслин подходили близко к воде, однако нужно было преодолеть метров десять песка, в котором коляска застревала. Пришлось замаскировать ее в кустах, чтобы не увидели из корпуса, и пробираться к воде по-пластунски. Бежевый купальный костюм делал ее незаметной на песке и, оглянувшись на бойницы санаторских окон, она преодолела опасное расстояние, воображая себя чуть ли не под обстрелом врага. С наслаждением окунувшись, поплыла в сторону городского пляжа, где можно было купаться сколько угодно и как угодно. Но шумное многолюдье отпугивало, и она выбрала участок между двумя пляжами. Вода здесь была прозрачной, просматривался каждый камешек, испуганно шныряли стайки мелких рыбешек, зависали розовые и голубые парашюты медуз.
Вдоволь накупавшись, вылезла на песок. "Почему ноги, живые в воде, на суше бессильны?" — в который раз спрашивала себя. Опираясь о коляску, попробовала встать и осела на песок. Долго лежала неподвижно, потом вновь были попытки одолеть ватную пустоту, и снова все кончалось неудачей.
По камке, выброшенной недавним штормом, бродил баклан. "Даже эта птица удачливее меня", — подумала Айка, Скользнула взглядом по бедрам, обтянутым трикотажным купальником, провела рукой по влажной груди — все было молодо, живо, и если бы не эти бездвижные чурки, загадочным образом оживающие в море…
Отогревшись, снова бултыхалась в воду. Так бы вот и жить здесь, не ощущая своей неполноценности.
Долго плавала среди бурых зарослей морской травы, а вынырнув, увидела почти рядом черную голову в маске, с водяным ружьем. Лицо парня было опущено вниз, наружу торчала лишь дыхательная трубка. Парень изогнулся и резко исчез под водой. Она поспешила следом, но он погнался за стаей морских окуньков. Выстрелив пару раз, охотник вынырнул. Айка всплыла следом.
— Ты что, голодный? Сходи в столовку' и закажи ухи. Много ли настреляешь своей палкой, — выкрикнула сердито.
Парень стянул маску на лоб, его смуглое лицо с интересом обернулось к ней.
— Ты, жалостливая, — сказал отфыркиваясь, — иди работать вон туда, ежели такая сердобольная, — он кивнул в сторону санатория. — Там твое сердечко найдет много объектов для сострадания.
Слегка приплюснутый у переносицы нос. Раскосые глаза. Под стеклом маски черно блестит мокрый чуб.
— И вообще, ты далеко заплыла от берега, мотай назад к мамочке.
— А я санаторская, — сказала с вызовом. Он недоверчиво взглянул на нее:
— Лечишься там, что ли?
— Лечусь.
— Не ври. Там все паралитики.
— Представь, и я паралитик, — зло бросила Айка. Он даже улыбнулся ее реплике.
— Не может быть, так классно плаваешь. Она угрюмо повернулась к тому месту, где в кустах стояла замаскированная коляска.
Парень поспешил за ней.
— Уйди, — попросила она через плечо.
— Не уйду! — весело прокричал он. — Посмотрю, как ты передвигаешься.
— Ну смотри, смотри, — мстительно пробормотала Айка, подплывая к берегу.
— Притвора, — все еще не верил парень, следуя за ней.
Волна швырнула ее на песок. Не оборачиваясь, она поползла по нему.
— Дура! — выругался парень. — Я тоже так умею. А копировать больных некрасиво и бессовестно.
Стиснув зубы, она ползла к кустам, где стояла коляска, взобралась в нее и подставила себя солнцу. Краем глаза глянула в сторону моря: парень стоял по колено в воде, глядя на нее с растерянным испугом.
— То-то, — сказала Айка, устало прикрывая глаза. — Фома неверующий. — И вспомнила того, усатого, который на выпускном пригласил танцевать, не подозревая о ее неподвижности.
Надо же, такой прекрасный день, а настроение испорчено. Она вновь посмотрела туда, где стоял парень, но его уже не было, лишь трубка от маски торчала далеко в море, удаляясь в сторону городского пляжа.
— Так-то лучше, — проговорила облегченно. — Плыви, плыви, голубчик. Там тебе не принесут огорчений, там совсем иной мир. А мой тебе никогда не постичь, даже если будешь напрягать все своп извилины.
Теперь она часто бывала здесь. Лежа на песке, любила воображать, что находится на обычном пляже, вот позагорает, а потом встанет и пойдет купаться. Нужно только забыть о том, что в кустах инвалидная коляска.
Здесь никто не мешал думать и входить в то особое состояние, которое она открыла давно, еще в раннем детстве. Ей было пять лет, когда впервые осталась дома одна. Как только за матерью захлопнулась дверь, что-то сжалось и напряглось внутри. Хотела крикнуть, чтобы не уходила, но было поздно. И тогда, спасаясь от одиночества и страха, решила мысленно следовать за ней. Представила, как мать выходит из подъезда, сворачивает налево и пересекает улицу. Дорогу к рынку Айка помнила — однажды бабушка возила ее туда, и ей очень понравилась пестрая рыночная суета, обилие всевозможных овощей, фруктов. Особое впечатление произвел прилавок, на котором стояли клетки с канарейками и попугаями, продавались разноцветные аквариумные рыбки, ушастые кролики и диковинные нутрии. Бабушка купила ей тогда австралийского попугайчика Петрушу, который через неделю улетел из нечаянно открывшейся клетки.
