Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых
— Я сделаю это, — согласился Эндер.
Хьюмэн кивнул, убрал руку и вернулся к Крикливой.
— О Deus, — прошептала Уанда. — Неужели у вас хватит смелости?
Эндер не ответил. Он просто молча последовал за Эрроу, который повел их в лес. Он был таким счастливым и игривым — Эндер не видел еще свинок такими.
Позади они услышали голоса жен, певших жуткую песню без мелодии. Хьюмэн сказал им правду о Пипо и Либо, о том, что они умерли мучительной смертью, только чтобы не совершать того, что им казалось убийством. Только когда они отошли далеко и голоса жен стали не громче, чем их шаги, люди смогли заговорить.
— Это была месса по душе моего отца, — сказала Уанда.
— И моего, — ответила Новинья; и все поняли, что она говорит о Пипо, а не о давно умершем почтенном Густо.
Но Эндер не участвовал в их разговоре; он не знал Либо и Пипо и не мог разделить их скорбных воспоминаний. Он мог думать лишь о сотнях деревьев в этом лесу. Когда-то каждое из них было свинкой, жило и дышало. Свинки могли петь им песни, разговаривать с ними, иногда даже понимать их разговор. Но не Эндер. Для него деревья не были народом и никогда не могли стать. Когда он возьмет нож и разрежет Хьюмэна, это не будет убийством в глазах свинок, но Эндер будет чувствовать, что отнимает единственную часть жизни Хьюмэна, которую он может понять. Как пекениньос, Хьюмэн был настоящим раманом, братом. Как дерево, он будет только памятником. Только это Эндер мог понять, только в это он мог поверить.
«И снова, — думал он, — я должен убить, хотя я обещал, что никогда больше не сделаю этого».
Он почувствовал на своем локте руку Новиньи. Она оперлась на него.
— Помоги мне, — сказала она. — В темноте я почти слепа.
— Я хорошо вижу ночью, — весело сказал Ольгадо, шедший позади нее.
— Помолчи, глупый, — сердито зашептала Эла. — Мама хочет идти с ним.
Эндер и Новинья хорошо слышали ее и почувствовали, что оба молча рассмеялись. Новинья придвинулась к нему.
— Я думаю, что тебе хватит смелости, чтобы сделать это, — сказала она тихо, чтобы только он слышал.
— Холодности и безжалостности? — спросил он. В голосе его был намек на мрачный юмор, но слова были кислыми и правдивыми.
— Хватит сострадания, — сказала она, — нужно прикоснуться к ране раскаленным железом, если это единственный способ вылечить.
Она имела право так говорить: это ее самые глубокие раны он очистил раскаленным железом; и он поверил ей, и это облегчило его сердце перед предстоящей кровавой работой.
Эндер не думал, что сможет спать, зная, что ему предстоит. Но его разбудил тихий голос Новиньи. Он понял, что лежит в траве, положив голову на колени Новиньи. Было еще темно.
— Они идут, — тихо сказала Новинья.
Эндер поднялся. Когда-то, еще ребенком, он просыпался сразу и полностью; но тогда он был тренированным солдатом. Сейчас он не сразу сориентировался. Уанда и Эла не спали; Ольгадо спал; Ким только просыпался. В нескольких метрах от них поднималось высокое дерево Рутера. А неподалеку, за оградой, поднимались по склонам первые дома Милагре, собор и монастырь — на самом высоком холме.
С другой стороны, от леса, приближались Хьюмэн, Мандачува, Листоед, Эрроу, Капс, Календар, Червяк, Баркдансер и другие братья, которых Уанда не знала.
— Я никогда не видела их, — сказала она. — Они, должно быть, живут в других домах.
«Будет ли договор, — молча спросил Эндер. — Это все, что меня интересует. Смог ли Хьюмэн научить жен воспринимать мир по-новому?».
Хьюмэн нес в руках что-то, завернутое в листья. Свинки без слов положили это перед Эндером; Хьюмэн развернул листья. Это была книга, напечатанная на компьютере.
— «Королева и Гегемон», — тихо сказала Уанда, — Миро дал им ее.
— Договор, — сказал Хьюмэн.
Только тогда Эндер понял, что листы были перевернуты, и на чистой стороне они увидели при свете фонаря напечатанные от руки буквы, большие и неуклюжие. Уанда была потрясена.
— Мы не учили их делать чернила, — сказала она. — Мы не учили их писать.
— Календар научился рисовать буквы, — пояснил Хьюмэн. — Писал палочкой по земле. А Червяк сделал чернила из помета кабры и высушенных мачос. Разве не так вы заключаете договоры?
— Так, — сказал Эндер.
— Если мы не запишем его на бумаге, мы можем запомнить его по-разному.
— Именно так, — подтвердил Эндер. — Вы сделали правильно, записав его.
— Мы немного изменили его. Жены захотели этого, и я решил, что ты согласишься с ними, — Хьюмэн показал рукой. — Вы, люди, можете заключить такой договор с другими свинками, но вы не можете заключать других договоров. Вы не можете учить других свинок тому, что не расскажете нам. Вы принимаете это?
— Разумеется, — согласился Эндер.
— Это была легкая часть. Теперь, что случится, если мы не согласимся насчет правил? Что, если мы не сможем договориться, где кончается наша прерия и начинается ваша? И тогда Крикливая сказала: «Пусть Королева будет судьей между людьми и Маленькими братьями. Пусть люди будут судьями между Маленькими братьями и Королевой. А Малыши будут судьями между Королевой и людьми».
«Это будет нелегко, — подумал Эндер. Он один из всех людей помнил, как все боялись баггеров три тысячи лет назад. Их похожие на насекомых тела снились в страшных снах всем детям. — Смогут ли люди Милагре принять их суд? Да, это трудно. Но это не труднее, чем то, что мы попросили сделать свинок».
— Да, — сказал Эндер. — Мы принимаем и это. Это хороший план.
— И еще одно изменение, — продолжил Хьюмэн. Он посмотрел на Эндера и улыбнулся. Выглядело это ужасно, потому что лица свинок не были приспособлены для человеческих эмоций. — Поэтому мы не шли так долго. Столько изменений.
Эндер улыбнулся в ответ.
— Если какое-то племя свинок не подпишет договор с людьми и это племя нападет на одно из племен, которые подписали договор, то в этом случае мы можем воевать с ними.
— Что значит «нападет»? — спросил Эндер. Если они считают нападением простое оскорбление, то это дополнение может превратить запрет войны в ничто.
— Это значит, — пояснил Хьюмэн, — что они придут на нашу землю и убьют братьев или жен. Не считается нападением, если они объявят войну или предложат начать войну. Нападение — если они начнут войну без соглашения. Мы никогда не согласимся на войну, поэтому война может начаться только если другое племя нападет на нас. Я знал, что ты спросишь.
Он показал на слова договора, и действительно, договор подробно описывал, что такое нападение.
— Это тоже приемлемо, — сказал Эндер. Это означало, что возможность войны будет существовать в течение многих поколений, может быть, несколько веков, потому что потребуется много времени, чтобы донести этот договор до всех свинок на планете. «Но задолго до того, как последнее племя присоединится к договору, — подумал Эндер, — преимущества мирной жизни станут ясными, и мало кто захочет продолжать войны».
— И последнее изменение, — закончил Хьюмэн. — Жены хотели этим наказать вас за то, что вы сделали этот договор таким трудным для нас. Но я думаю, ты согласишься, что наказания в этом нет. Раз нам запрещено давать вам третью жизнь, то и вам, людям, запрещается давать третью жизнь Маленьким братьям после того как это соглашение вступит в силу.
На мгновение Эндер подумал, что это освобождает его, что ему не придется делать то, что отказались сделать Пипо и Либо.
— После, — уточнил Хьюмэн. — Ты будешь первым и последним человеком, которому разрешается оказать такую честь.
— Если бы… — начал Эндер.
— Я знаю, чего ты хочешь, мой друг Глашатай, — перебил Хьюмэн. — Тебе это кажется убийством. Но мне — когда брату предоставляется право перейти в третью жизнь отцом, он выбирает лучшего друга или самого большого соперника, чтобы сделать это. Я выбрал тебя. Глашатай, с тех пор как я научился старку и прочел «Королеву и Гегемона», я ждал тебя. Много раз я говорил своему отцу Рутеру, что из всех людей только ты сможешь нас понять. Затем Рутер сказал мне, что твой звездолет прибыл, что ты и Королева были на борту, и тогда я понял, что ты прибыл, чтобы сделать это для меня, если сделаю все хорошо.
— Ты все сделал хорошо, — кивнул Эндер.
— Вот, — показал Хьюмэн, — видишь? Мы подписали договор, как люди это делают.
В низу последней страницы договора были старательно и грубо выведены два слова.
— Хьюмэн, — прочел вслух Эндер. Второе слово он не мог прочесть.
— Это настоящее имя Крикливой, — сказал Хьюмэн. — Смотрящая-На-Звезды. Она не очень ловко обращается с палочкой для письма — жены не часто пользуются инструментами, потому что обычно этим занимаются братья. Поэтому она попросила, чтобы я сказал тебе, как ее зовут. И что ее так назвали потому, что она все время смотрела в небо. Она говорит, что тогда она не понимала, но все время высматривала тебя, когда ты появишься.
