Александр Беляев - Мир приключений, 1983
— Это только догадка, — слабо отозвался Клевцов. — Хотя… Неужели?!
Ну вот, отпустило. Прежнее спокойствие возвращалось к нему. Уверенности не было, но спокойствие пришло, тяжелое, слепое, как тогда, совсем недавно… Когда именно? Пять минут назад, год, вечность? Нет, что-то не то… Сложнее…
— Все верно! Миры — как изотопы одного элемента. Часть — устойчива, другая — нет. А есть миры неопределенные, которые со временем могут окрепнуть или, напротив, рассыпаться в прах. Ваша Земля в их числе.
— Да-да, — с какой-то непонятной, отстраненной надеждой пробормотал Клевцов. — Вы хотите сказать…
— Наш Совет Стабилизованных Систем уже давно взял под опеку неопределенные миры. К сожалению, выявлять их непросто, и далеко не всегда мы застаем их в начале развития. Иногда приходим слишком поздно, когда наша помощь уже не нужна. — Голос говорил без выражения, монотонно роняя в пространство слова, будто сообщал вещи самые обыкновенные. — С вами нам повезло. То, что вы не исчезли прежде, скорее всего, свидетельствует, что вы в потенции — стабильный мир. Но и вы можете погибнуть. Оттого мы и взялись теперь помочь.
— Зачем? — невольно вырвалось у Клевцова. — Для чего это нужно вам?
— Сейчас, пожалуй, ни к чему. Но потом… Мы будем сотрудничать. Это полезно. Живое не должно просто так умирать… Для того огонь жизни и горит, чтобы вечно светить. Вселенных много, а жизнь в каждой — одна. Любая мертвая Вселенная — новый шаг к вырождению Бытия. Это касается всех, кто намерен дальше жить.
Клевцов прикрыл на секунду глаза, чтобы не видеть одуряющей пляски разноцветных вихрей, и попробовал сосредоточиться. Чушь? Нет, в общем-то, логично. Он сам об этом думал… Они хотят помочь. Всем людям. И для того он здесь. Но вот это-то и непонятно! Что может он один? Или Голос не договаривает до конца?
— Я не верю, — тихо, но отчетливо произнес Клевцов. — Не верю. Одна моя работа ничего не даст. Никому.
— Ошибаетесь. Полезна не только ваша работа, но и жизнь, сопряженная с ней. Вся жизнь, любой поступок. Об этом нужно помнить постоянно. По причинам высшего порядка мы не смеем непосредственно вмешиваться в вашу историю, диктовать вам те или иные действия. Только косвенная поддержка, основанная на примерном знании необходимых материальных запросов. Это немало. Тем более, что контакты с отдельными индивидуумами не запрещены. Вспомните-ка, сколько великих — во все времена — уходило из жизни, не успев завершить своих дел!
— Сплошь и рядом им попросту мешали, — горько заметил Клевцов. — Сознательно мешали.
— А мы сознательно помогаем! Создаем такие предпосылки, чтобы эти люди смогли довести до конца хотя бы главное. Окружающие при этом ничего не замечают. Все выглядит вполне естественно. Это мы гарантируем. Иначе нельзя.
— Что же — только я на всю планету? — недоверчиво спросил Клевцов.
— Конечно, нет! Таких, как вы, немало. Просто — время, к сожалению, на Земле пока такое — ни к чему вам знать друг друга. Рано. Но зато когда каждый внесет свою лепту…
— Понятно, — кивнул Клевцов. — Выходит, я буду сидеть здесь у вас и работать. Люди будут умирать под пулями, от голода, холода, а я, в тепле и довольстве, проживу свое, а после появлюсь и сообщу: дескать, вот, наработал я вам теорию, радуйтесь и развивайтесь. Так, что ли? И это, по-вашему, прогресс?
— Успокойтесь. Вы вернетесь обратно. — Голос звучал бесстрастно, точно внезапно утратил к судьбе Клевцова всякий интерес — Нам важно было до конца удостовериться… Скажите сами, что мешает вам спокойно завершить работу?
— Вы предлагаете сделку? — зло усмехнулся Клевцов. — Покупка души или как там еще?…
— Не выдумывайте чепухи. Ваша работа и ваша жизнь действительно нужны людям. И мы действительно хотим помочь. Что вам мешает? Говорите!
Может, и вправду? Плюнуть на все и согласиться? В конце концов он сам мечтал о подобном. Ради этого боролся, жил… Ведь много и не нужно…
Клевцов задумался.
Война? Они не вправе ее отменить… Разруха, голод? Все к одному!
На миг перед ним встали три пары испуганных, голодных, измученных детских глаз… Моя работа им нужна… Кому? Вот этим трем, которые обречены? Или другим, похожим?
— Мне не хватает хлеба, — сухо и твердо произнес Клевцов. — Дневного пайка. На который можно хоть как-то протянуть. Паек до конца блокады. А?
— Ну что ж, — согласился Голос, — если вы считаете, что этого достаточно… Пусть так. Все должно выглядеть естественным.
— Да-да, — быстро сказал Клевцов, будто опасался, что Голос передумает. — Но если можно, то, пожалуйста, четыре пайка. Четыре взрослых пайка.
— Это исключено, — равнодушно отозвался Голос.
— Но почему? — поразился Клевцов. — Ведь сами же сказали: долг…
— По отношению к вам. И только. Мы не смеем давать больше, чем требует разумный минимум, и нам запрещено к объекту помощи подключать новых лиц, не влияющих прямо на его жизнь.
— А если эти лица для меня важны, как жизнь, как вся моя работа?
— Запомните: поступки контролировать мы не вправе. Мы можем лишь указать их желательное русло, что и подкрепляем необходимой материальной помощью. А дальше думайте сами. Машина рассчитала: вы сделали верный выбор. Для работы вам достаточно. Только не обесценьте ее неверным шагом. Через год будет проверка. Прощайте.
— Спасибо, — растерянно пробормотал Клевцов. — Но…
Внезапно обрушившаяся темнота опрокинула его навзничь и лишила дара речи.
Он трудно приходил в себя.
Никогда еще слабость не сковывала так его тело, не омрачала так его рассудок.
«Второго обморока я не выдержу», — вяло протекла и пропала мысль.
Сквозь полузабытье он едва слышал чьи-то совершенно посторонние, отчаянные голоса:
— Дядя Слава, дядя Слава, ну, пожалуйста, не умирайте!
«Это меня зовут, подумал он. А собственно, чего теперь-то волноваться? Ведь я договорился, мне обещали… Кто? Когда? Что за нелепость! Это же все галлюцинация. Такого не бывает! И — согласуется с моей работой… Да! „Энтропия времени. Фактор жизни“. Не написанная еще, последняя глава. Но в ней — все-все… Значит, могло произойти? Случилось?!»
Господи, но до чего же он ослаб!..
Клевцов открыл глаза и, упираясь дрожащей рукой в грязный пол, попытался сесть.
От голода тупо ныло в желудке, холодная комната не грела, за стеной по-прежнему гремела канонада — все было так, как он уже привык…
Перед ним стояли заплаканные и одновременно радостные ребятишки.
«Много ли человеку для счастья надо? — с болью подумал Клевцов. — А всего-то навсего, чтобы он просто жил. И чтобы рядом тоже кто-то жил. Если уж явился на свет».
