Александр Беляев - Мир приключений, 1983
«Ничего-ничего, — в который раз подбодрил он себя, — должно пройти, сейчас пройдет. Сяду за стол и начну работать».
В дверь слабо постучали.
Он ничего не ответил.
Дверь шурша отворилась, стрельнув в квартиру новой порцией холода, и на пороге возникли три маленькие, закутанные с головы до ног фигурки. Из-под шапок и повязанных сверху платков огромные детские глаза смотрели с ужасом, как у затравленных зверьков, которые спасались, бежали и наконец без сил остановились…
— Дядя Слава, — с усилием шевеля озябшими губами, произнес один, — мама умерла.
— Теперь все, — добавил другой.
Оцепенение и слабость провалились в никуда. Клевцов выпрямился и, оттолкнувшись от подоконника, сделал несколько шагов навстречу.
— Как это все? — строго спросил он.
Дети стояли смирно, сбившись тесной кучкой, — ни слез, ни жалоб… Точно решили меж собой наверняка: жить — черед, когда время пришло, и умирать — черед, когда время себя исчерпало. Просто. И другого — ничего.
— Все, — развел руками в продравшихся варежках третий. — Сегодня мама… Потом…
— Мы умрем без нее, — с холодной рассудительностью докончил первый. — Все съели, дров нет, мамы нет. И похоронить некому.
Клевцов всегда слыл добрейшим человеком, но сейчас он смотрел на детей почти с ненавистью.
Как они смеют?!
Да, он прекрасно понимал, что они обречены, почти наверняка. Но как они смеют говорить об этом, когда еще есть силы двигаться, говорить, в конце концов хотеть чего-то?! И он… Неужто он так плох, что на него надежды нет?
— Вы останетесь у меня, — сказал он резко.
— Дядя Слава, — жалобно проговорил второй, — куда мы к вам?
— Вы нас не сможете прокормить, — со вздохом пояснил третий, — и мы все тогда умрем.
— Что за чушь! — разозлился Клевцов. — Вы за кого меня принимаете?
А внутренний голос твердил: детишки правы. Что толку? Или тебе горько умирать одному? Они же не верят в тебя! И — справедливо. Но не могу я их бросить, с отчаянием подумал он. Пусть не спасу. Но хотя бы облегчу страдания… Это нужно. Ведь они дети. Маленькие дети на грани катастрофы… Нельзя, чтобы они поверили в нее до конца, потому что еще верят в сказки, любят их… Стоп! Вот оно!
— Значит, вы сомневаетесь во мне? — хитро спросил он, с трудом опускаясь на корточки.
— Н-нет… — Такой прямой вопрос, видно, застал их врасплох.
— А вы знаете, кто я?
— Дядя Слава, — вразнобой ответили удивленные ребята.
— Нет, чем я занимаюсь?
— Ну, — сказал первый, — книжки пишете… — Пожалуй, — кивнул Клевцов.
— Мама говорила, вы большой ученый, — уточнил третий.
— Может быть, и так, — согласился Клевцов.
— Мама говорила, вы изобретаете такое, чтобы всем было хорошо. Вы добрый, — заключил второй.
— Не исключено. А почему, как вы думаете? Дети молчали.
— А все потому, что на самом деле я — Дед Мороз.
— Как это?
— Вот так. Зимой я Дед Мороз, ну, а в остальное время действительно кое-что изобретаю…
— А почему же тогда мама умерла? — Глаза второго заблестели. — Почему? Если вы такой сильный и добрый…
Чтобы хоть как-то выкрутиться, пришлось врать напропалую.
— Видите ли, — начал Клевцов, будто говорил о вещах, очевидных для всех, — сегодня какое число? — Он встал, с усилием распрямляя замерзшие ноги, и мельком глянул на численник над кроватью. — Сегодня тридцать первое декабря. Значит, завтра — Новый год. И у меня хлопот сейчас — вы не представляете! Надо ведь облететь весь город, побывать в каждой квартире, посмотреть, все ли готово к празднику. А к вам я собирался зайти сегодня утром, да вот… — Он горестно развел руками. — Если бы я пришел ночью, все, конечно, было бы иначе… Было бы просто замечательно! Но… понимаете, хоть я и Дед Мороз, Всего, к сожалению, учесть не могу. Я не такой сильный… Вот если бы я был волшебником круглый год!..
Дети слушали очень внимательно. Кажется, они начинали верить.
— А маму оживить можете? — внезапно подал голос третий.
— Нет, мой милый. Это, увы, не по моей части.
Все трое понурились.
— Ну так что? Остаетесь?
Дети нерешительно переминались с ноги на ногу, пряча глаза.
— Значит, остаетесь, — облегченно вздохнул Клевцов. — Располагайтесь где хотите. Только, чур, пока тихо — мне нужно немного поработать. А потом…
Что потом? С какой радостью он сказал бы, что непременно отведет их в столовую, где они наедятся до отвала, или сбегает в ближайший магазин, притащит кучу всякой снеди и будет, весело гремя кастрюлями и сковородками, колдовать на кухне, а в печи загудит оранжевое пламя, и всем станет уютно и тепло…
Что — потом?
Внезапно ему сделалось нехорошо.
Как-то гадко, тонюсенько запел воздух, наполнявший комнату, стены покачнулись, уплывая в фиолетовую мглу…
Точно сквозь толстые подушки, которые неведомо кто заботливо приложил к его ушам, он едва расслышал:
— Дядя Слава, дядя Слава, не умирайте!
«Я ничего. Я сейчас…» — хотел ответить он.
И не сумел.
Еще одна подушка, душная, горячая, упала ему на лицо…
Вокруг был бестелесный мир. Все клубилось, разноцветьем истекая в бесконечность.
Ни верха, ни низа — Клевцов словно висел в пустоте, сделавшись центром этого беззвучного хаоса. Без перехода, в один миг…
Он неожиданно обнаружил, что бодр и совсем здоров; более того, ему тепло, по-настоящему тепло, и не осталось и следа от чувства голода…
«Я что, умираю? — с ужасом подумал Клевцов. — Неужто, когда смерть, становится вот так — тепло и сытно?! Или я просто брежу?»
— Философ Клевцов? — раздался резкий, стеклянно-звонкий Голос.
— Да, — потрясенный, прошептал в пустоту Клевцов.
— Вас ожидала голодная смерть.
— Вероятно… — Он все никак не мог разобрать, что происходит.
— Ну так поэтому вы здесь!
— Да где же, где? — неожиданно для себя почти закричал Клевцов. — Что вы со мной сделали? Зачем?
— Вы должны закончить свою работу.
— Но… у меня не хватит сил. Я не успею.
— Мы поможем. Зря вас не стали бы тревожить.
— Н-не понимаю… Не может быть! Мне это кажется ведь, да? Или… Что вы молчите?!
Клевцов чувствовал, что он на грани истерики.
«Я сойду с ума! — с тоской подумал он. — Я не вынесу этого, не смогу!.. Хватит прежних мук!»
Голос не отвечал, точно решал про себя какую-то странную, немыслимо тяжелую задачу…
— Ладно, — зазвучал он вновь. — Вы сами в своей работе пришли к мысли о смежных мирах…
— Это только догадка, — слабо отозвался Клевцов. — Хотя… Неужели?!
