Фредерик Браун - Галактический скиталец
Льюк подумал, а что будет, если спихнуть его на землю? Но вместо этого он сделал несколько движений рукой перед глазами незнакомца. Тот заморгал, снял очки, протер сначала один, потом второй глаз, снова водрузил очки на место и вернулся в прежнее положение.
Льюк удалился. Его била нервная дрожь.
«Бог ты мой, — подумал он. — Этот человек меня не видит, не слышит и, похоже, даже не подозревает о моем существовании. Как и я… В то же время… когда я дотронулся до него, он это почувствовал, только… Может, срабатывает тот же самый механизм психического отторжения, о котором мне говорил доктор Снайдер, когда я однажды спросил его, почему, если марсиане существуют на самом деле, я не вижу их, хотя бы в форме каких-то расплывчатых, темных пятен, пусть даже не в их облике пришельцев?..
Да, тогда он мне это объяснил…
Все точно так же, как у этого человека».
Он уселся на скамейку. В двадцати метрах от него бородач продолжал неподвижно сидеть и пожирать взглядом свое дерево.
«А может, его взгляд устремлен на что-то несуществующее?
Или все же там что-то есть, но только для него, а не для меня?
А не он ли прав, что я для него — пустое место?
Нет же, черт подери! Ведь я — то реальность. В чем, в чем, но по крайней мере в этом я абсолютно уверен. Я думаю — значит, существую. Но откуда мне известно, что он существует? А может, он всего-навсего продукт моего воображения?»
Идиотский солипсизм, характерный для ребенка, открывающего для себя окружающий мир.
Но, когда люди и вы сами начинают видеть вещи по-разному или видеть разное, глядя на один и тот же объект, — над этим стоит задуматься.
Сам по себе случай с бородачом не имел значения. Одним чокнутым меньше или больше. Но для Льюка он послужил своего рода катализатором, который спровоцировал желательную реакцию в его мозгу.
И почему бы открывшейся перед ним дороге не оказаться правильной?
Он вспомнил ту ночь, когда они с Грехэмом надрались до чертиков. Прежде чем свалиться мертвецки пьяным, он увидел тогда марсианина, которому в очень грубой форме бросил: «Слушай, ты, мразь, это я вас придумал!»
Ну и что?
А что, если все это правда? Что, если его мозг, затуманенный алкоголем, нашел ответ на то, что в нормальном состоянии никак не давалось ему?
А если солипсизм — не столь уж идиотская штука?
Что, если окружающий мир, каждая вещь и любой конкретный человек в нем — не что иное, как продукты воображения Льюка Деверо?
А что, если он, Льюк Деверо, действительно придумал марсиан в тот вечер в хижине Картера Бенсона, в пустыне близ Огайо?
Льюк встал и быстро, подчиняясь ритму своих мыслей, пошел по дорожке. Он предельно напрягся, вспоминая тот вечер. Буквально за несколько мгновений до того незабываемого стука в дверь в его голове возникла в общих чертах идея его пресловутого будущего научно-фантастического романа. Именно тогда он задал сам себе вопрос: «А что, если марсиане?..»
Он уже не мог вспомнить, что же это была за идея. Стук марсианина в дверь нарушил весь ход его мыслей.
Нарушил?
А что, если, прежде чем выйти на уровень сознательной мысли, эта идея уже давно зрела в его подсознании? Нечто похожее на: «Что, если марсиане представляют из себя зелененьких человечков, гуманоидов, которых можно видеть и слышать, но нельзя ни схватить, ни дотронуться до них, и что, если прямо сейчас, через секунду, один из них постучится в дверь и скажет: «Привет, Джон. Это и есть планета Земля?»
Если все началось именно с этого.
А почему бы и нет?
Да хотя бы по одной веской причине: в своих романах и рассказах он напридумывал сотни всевозможных сюжетов, но ни один из них не реализовался, да еще в тот же самый миг. А вдруг в ту ночь были какие-то необычные условия?
Может быть, под влиянием умственной усталости и писательского пыла в его мозгу произошел какой-то ложный маневр, а именно в той его части, которая до этого работала без сбоя, не давая смешивать «реальный» воображаемый мир, проектируемый его разумом, с вымышленным «мнимым» миром, придуманным им же?
Абсурд? Но в этом есть определенная логика.
Но в таком случае что произошло такого, что пять недель спустя заставило его внезапно перестать «верить» в марсиан? И почему все другие люди — если они тоже являются продуктом его воображения — продолжали видеть то, во что он уже не верил и что, следовательно, уже не существовало?
Льюк сел на другую скамейку. Проблема представилась ему слишком трудной.
А может, и не до такой уж степени? В ту ночь, пять недель тому назад, его разум пережил какое-то потрясение. Что произошло, он не помнил, но просто знал, что это было связано с марсианином. Но, судя по последствиям — впадение в кататоническое состояние, в котором он оказался, — этот шок, должно быть, был необычайно сильным.
Что же, возможно, он стер из его сознания веру в марсиан, ничуть не помешав его подсознанию продолжать смешивать два воображаемых им мира.
Он был не параноиком, а шизофреником. Одна часть его мозга — думающая, сознающая — ле верила в марсиан, зная, что они никогда и не существовали. Но другая, глубинная часть, подсознание, создающее и поддерживающее иллюзии, не получило сигнала; оно продолжало воспринимать марсиан столь же реальными, как и все остальное, и, следовательно, создавало таким образом человеческих существ параллельно порожденных на этом уровне его воображением.
Он весь задрожал от возбуждения, вскочил и быстро зашагал.
Господи, да это же ясно как божий день! Единственное, что надо сделать, — это дать команду своему подсознанию.
Чувствуя себя в несколько смешном и нелепом положении, он внутренне послал как бы распоряжение: «Эй! Нет никаких марсиан. Другие тоже не должны видеть их».
Неужели сработает? Он быстро узнает, так ли это. Льюк дошел до самого края парка и, развернувшись в пол-оборота, направился к кухне. Как раз подошло время завтрака, и, наблюдая за поведением и жестами людей, он сможет убедиться, продолжают ли они видеть марсиан.
Посмотрел на часы. Было только семь часов и десять минут. Первая смена через двадцать минут. Но в кухне всегда был готов один столик и стулья для тех, кто захочет выпить чашку кофе раньше положенного часа.
Льюк вошел. Повар, как всегда, возился у плиты, его помощник готовил поднос для одного из больных, содержавшегося взаперти. Двух медсестер, которые помогали накрывать столы, не было видно; они, судя по всему, как раз и занимались этим делом в столовой.
Две пациентки уже сидели за столом перед чашечками с кофе: то были две пожилые женщины, одна — одетая в банный халат, а другая — в больничный.
