Андрей Лазарчук - Посмотри в глаза чудовищ
Той осенью в Париже не стоило объявлять себя русским из России, но никто в кафе не посмел бы сейчас отпустить какую-нибудь реплику…
– Вижу, что это настоящий писатель, – сказал Атсон, принимая чайную чашку с чудовищной смесью. – Человек с понятием… – он смотрел на чашку, не зная, как к ней подступиться.
– Можно из блюдечка, – сжалился над ним Виктор Платонович и показал, как.
– Достало, – сообщил через некоторое время Билл. Он мигом научился употреблять чай с блюдца не хуже купчихи из Зарядья. – Это получше горячего сакэ…
Покончив с «Колымским шилом», стали пить смирновку не мудрствуя. Я поначалу тревожился за Габриэля, но бывший гарсон оказался на диво крепким, поскольку в Иностранном легионе тоже пьют, прямо скажем, не «совиньон».
Через пятнадцать минут Виктор Платонович уже делился с Биллом фронтовыми воспоминаниями и анекдотами. Он в самом деле был очень хорошим писателем, да только не притащился ли за ним «хвост» из советского посольства? «Хвоста» я вычислил сразу, ласково ему улыбнулся и предложил полнешенький шаляпинский стакан.
– С чего бы это, Ник? – сказал Атсон.
– Лицо у него хорошее, – сказал я. – Открытое, честное…
– Хорошее? – сказал Атсон. – Не знаю, не знаю. Случалось видеть и получше.
Я не мог с ним не согласиться. Хотя глупо надеяться свалить русского одним– единственным стаканом водки.
– Запейте «эвианом», – все так же ласково посоветовал я «хвосту» и с дьявольским коварством наполнил исторический стакан спиртом. Спирт весьма кстати был налит в бутылку из-под минералки. «Хвост» повертел стакан, что-то мучительно соображая. «Хвост» явно был любителем. Возможно, тоже литератором.
– А где пуз-зырьки? – неуверенно спросил он.
– Будут, будут пузырьки, – сказал я. – Это же «эвиан». Пузырьки внутри.
Виктор Платонович внимательно следил за моими действиями. «Хвост» запил, поперхнулся и кашлял до тех пор, покуда не сомлел.
– Вот видишь – и пузырьки появились, – сказал я.
– За что вы так его, Ник? – спросил Атсон.
– For the prick and for the balls! – ответил я, снимая дальнейшие вопросы.
– Хорошо сидим, – сказал Виктор Платонович.
Сидели мы действительно хорошо, и я думал, что теперь можно в принципе сидеть так каждый вечер, не обязательно в «Клозери де Лила» и не обязательно в Париже, тешить себя скоропреходящим опьянением и никуда не спешить, потому что спешить нынче некуда…
– Что с вами, Ник? – сказал Атсон. – Что, черт побери, с вами стряслось за эти годы?
– Ничего особенного, – сказал я. – Ничего, о чем стоило бы говорить в этом веселом застолье.
Габриэль тем временем декламировал Виктору Платоновичу свои стихи, а я все равно не смог бы сейчас воспринять ни строчки.
– И все-таки, Ник, – сказал Атсон. – У вас проблемы?
– Удобный английский язык, – сказал я. – Тактичный язык. Понятие «проблемы»может включать в себя и землетрясение, и прыщ на лбу.
– Так все-таки землетрясение или прыщ? – сказал Атсон.
– Землетрясение, – сказал я.
– Понял, – сказал Атсон. – Кто-то хочет вытрясти из вас те рузвельтовские денежки.
– Если бы, – сказал я. – Если бы… Я бы того человека на руках носил.
Всем вокруг было уже не до нас – и так хорошо. Виктор Платонович умело сортировал безденежных сочинителей, иным дозволял присесть ненадолго, иных мановением руки отсылал прочь. И строго следил, чтобы guljaem не переросло в le zapoy, хотя границу между этими понятиями трактовал весьма произвольно.
– И все-таки, – сказал Атсон. – Мы друзья уже почти сорок лет. Кое-что я знаю, о многом догадываюсь. У меня свои источники информации. Не масонские балаболки, нет – серьезные люди. Что-то произошло в России. И ваши танки не для моциона проехались до Праги…
– Не для моциона, – сказал я. – Представьте, Билл, что вы выходите, простите, из тюрьмы…
– Очень хорошо представляю, – сказал Атсон.
– Ну и вот, – сказал я. – Выходите из железных ворот с узелком, и первым делом видите, что вас не ждет автомобиль с надежными ребятами и шампанским.
– Это можно пережить, – сказал Атсон. – Может, ребята и сами загорают в клеточку.
– Слушайте дальше. Вы садитесь в такси и начинаете объезжать старых приятелей. Нигде они не загорают, только ведут себя как-то странно… Не хотят или не могут вспомнить ни ваше совместное дело, ни контрабанду виски, ни матрацы… С вами говорят, как со старым знакомым – но и только.
– Ссучились, – понимающе кивнул Атсон.
– Поначалу вы тоже так думаете, но потом все больше убеждаетесь, что они действительно ничего не помнят и хуже того – ведут совершенно законопослушный и благонравный образ жизни.
– Ну и что? – сказал Атсон. – Моя старая компания и в самом деле остепенилась – кто живой остался, понятное дело. Ник, – оживился он, – да ведь копы запросто могут ославить ни в чем не повинного человека, чтобы свои его сторонились.
Скажут, например, что в тюрьме всех закладывал…
– И долго проживет такой ославленный человек? – сказал я.
– Ну… разбираться будут, – неуверенно сказал Атсон.
– Да нет, – сказал я. – Никто с вами даже разбираться не хочет… Вы для них просто знакомый, хороший парень, с которым можно поорать на бейсбольном матче, выпить, вот как мы сейчас…
– А может, ребята просто решили зажилить мою долю, вот и валяют дурака? – сказал Атсон.
– Нет, – сказал я. – С банковским счетом все в порядке. Более того – весь общак теперь мой.
– Хорошо, – сказал Атсон. – Тогда я просто начну набирать новую команду.
– Действительно просто…
Атсон разлил смирновскую по рюмкам.
– Ник, – сказал он. – Все пройдет. Вы сильный человек, и вылезете из любого дерьма. Если я чем-то смогу помочь…
– Я знаю, – сказал я. – Спасибо, Билл.
– Слушайте, Ник, – он вдруг уставился на бутылку. – Мы здесь сидим уже целый час! Такими темпами мы не обойдем Париж и за месяц!
– Да, – сказал я грустно. – Вы правы. Надо двигаться дальше. Ребята, мы идем…
– Идем, – согласно кивнули Габриэль и Виктор Платонович.
– Гарсон, – подозвал я официанта, как следует расплатился, вернул ему целый и невредимый стакан, а потом, показав на спящего в неудобной позе «хвоста», добавил сверх суммы три стофранковые бумажки: – Будьте так любезны, отвезите этого месье в ближайший бордель.
– В бордель?! – восхитился он.
– Совершенно верно. В грязный, дешевый, с дурной репутацией бордель.
– Да, месье! Я знаю такой!
– Я не сомневаюсь, гарсон! Действуйте!
– Слушаюсь!
И мы, четверо в ряд, покинули гостеприимное кафе «Клозери де Лила», не расписавшись на стене, но ничуть об этом не сожалея. «Ролс-Ройс» пополз следом, бесшумный, как летящая сова.
