Жаклин Лихтенберг - Дом Зеора
— Почему бы не отправиться сейчас?
— Хью. — Клид беспомощно показал на груду документов. — Мне повезет, если я смогу уйти завтра, не причинив вреда Зеору. К тому же нужно посоветоваться с дедушкой.
— С дедушкой?
— Конечно. Я должен получить разрешение.
— А что если он не разрешит?
Глядя на стопку перед собой, Клид с отсутствующим видом продолжал:
— Технически я руковожу Зеором уже четыре года. Но для него полезно сохранить часть власти. Бесполезность — худшая беда старости, даже у дженов, а представляете себе, что это такое для проводника? — Вопрос был риторическим, и Клид сам же ответил на него дрожью, складывая документы в папку. — Пойдемте, возьмите с собой рисунок, и мы спросим его сейчас же.
Клид взял документы, которые читал, Валлерой прихватил свою папку. Они пошли по коридору. Догнав Клида, Валлерой спросил:
— А что с Хрелем?
— Может, дедушка найдет какое—нибудь решение. — Проводник прошел до конца коридора, вошел в узкую дверь и стал подниматься по крутой вьющейся лестнице.
На верхней площадке они остановились и осмотрелись. Теперь они находились в пентхаузе, расположенном гораздо выше парапетов самых высоких зданий на западной стороне двора. Через широкое окно в колоннаде они могли смотреть сверху вниз на здания, двор, передние ворота и дальше — на примыкающий к Зеору город Вальзор.
Теперь Валлерою видны были заплаты на крыше и отличающиеся по цвету камни там, где проводились восстановительные работы. Жители общины редко говорят о погромах «извращенцев», но сами здания были свидетельством таких погромов.
Когда Валлерой отдышался от крутого подъема, сектуиб повел его вдоль колоннады, а затем за занавес в прихожую, обрамленную красными плюшевыми портьерами. Здесь перед ведущей внутрь дверью взад и вперед расхаживала Енава. В руке она держала папку с бумагами, и, как заметил Валлерой, на ней была новая обувь.
Она повернулась, преграждая Клиду вход.
Он остановился на полпути.
— Что случилось?
— Приступ энтрана, — напряженно ответила она. — С ним теперь Денрау.
— Давно?
— Должно быть, всю ночь. Ты его знаешь. Даже умирая, он никого не позовет! — Валлерой видел, что она на грани слез.
— Энтран не настолько опасен.
Подбоченясь, она презрительно фыркнула.
— Хм! Когда последний раз сектуиб, — она осмотрела его с ног до головы, — проходил через него?
— Я столько работаю, что у меня противоположная проблема.
— Разве не приходилось мне сидеть всю ночь, держа тебя за руки?
— Ты сегодня утром в плохом настроении.
Валлерой видел в ее глазах непролитые слезы, и это смущало его. Если бы не своеобразная непроницаемая оболочка интимности у всех на виду, которую умел создавать Клид, он на цыпочках попытался бы уйти от этой напряженной семейной сцены. Но Зеор вообще похож на большую сварливую семью.
Максимально задержав дыхание, Енава выпалила:
— Уж такое это утро! Сначала Фелехо, потом дедушка…
— Он не умирает. Денрау вполне справится.
— Денрау вообще не потребовался бы, если бы ты время от времени разрешал ему работать.
С трудом сохраняя терпение, Клид переложил папку в три щупальца, руками взял женщину за плечи, в то же время щупальцами другой руки приподняв ее подбородок. По ее щекам потекли два ручейка слез. Клид сказал:
— Наавина, ты не хуже меня знаешь, что дело не в разрешении. Рано или поздно мы должны посмотреть этому в лицо. Он стар, слишком стар, чтобы доверять ему работу с донорами. А что касается распределения, то у него слишком низкая чувствительность, он никого не сможет удовлетворить. Все, что мог, он для Зеора сделал. Теперь очередь Зеора делать все для него.
Валлерою на мгновение показалось, что она согласится. Но Енава швырнула на пол папку, которую держала в руке, и вырвалась.
— Ты… бесчувственное… чудовище!
И, не дожидаясь ответа, выскочила под колоннаду и исчезла.
Клид развел качающиеся после ее ухода завесы и сказал ей вслед:
— Ты устала. Тебе лучше отдохнуть.
Он стоял, глядя вслед жене, как будто не знал, оставаться или идти за ней.
Жалея, что оказался здесь, Валлерой принялся собирать разбросанные по полу бумаги. Это были рисунки. Множество детских рисунков. Старательные надписи на каждом свидетельствовали, что это пожелание здоровья от детей, изучающих историю Зеора.
На каждом из шестидесяти рисунков было представлено одно из событий, происходивших в то время, когда Зеором руководил дед Клида. Битвы, массовые убийства, разрушения изображались с неприкрашенной честностью, нехарактерной для знакомых Валлерою детей. Были сцены свадеб, праздников, посвящения новых зданий, праздник разъединения, семейное дерево и даже коллаж из сувениров.
Когда Клид вернулся, Валлерой уже собрал рисунки и сложил их в папку.
— Это, наверно, дедушке.
Клид с отсутствующим видом пролистал рисунки. Кивнул. Потом вместе с другой папкой сунул под мышку. Валлерой спросил:
— Он действительно очень болен?
— Я доверяю Денрау. Но в возрасте дедушки любая мелочь…
Он не закончил, и Валлерой спросил:
— А что такое энтран?
Как будто радуясь возможности отвлечься, Клид ответил:
— У проводника есть нервная система, отсутствующая у обычного сайма. Эти нервы используются для запасания и распределения селина. Если эта система не используется должным образом, возникают очень болезненные… судороги. Энтран сам по себе не смертелен, но его осложнения могут привести к смерти.
— И ваш дедушка больше не может пользоваться этой системой?
Клид кивнул.
— После многих лет работы нервы проводника приспосабливаются к нагрузке. Когда нагрузка снимается, возникают… бесконечные проблемы.
Клид замолчал, глядя на внутреннюю дверь. Валлерой неловко переминался, не зная, оставаться ли ему или уходить.
Наконец дверь открылась. На пороге в столбе солнечного света стоял Денрау. Какое—то время он молча смотрел на Клида, как будто делясь с ним какой—то серьезной заботой.
Клид шевельнулся.
— Каково это было?
Его товарищ нахмурился.
— Тяжело. Сейчас с ним все в порядке, но его рефлексы…
Он закрыл глаза и еле заметно покачал головой.
— Ты сказал ему о Фелехо?
— Пришлось. Я все еще…
Изнутри послышался хриплый язвительный голос:
— Не шепчитесь! Я еще не умер!
Клид вымученно улыбнулся и ответил:
— Прошу прощения, сектуиб. Но когда ты умрешь, никакие голоса тебя не потревожат.
— Заходи внутрь, чтобы я мог тебя слышать!
