Александр Щеголев - Инъекция страха
Андрей перевернул одеяло — взмокшей стороной вверх, сухой к телу. Аспирин действовал, и вместе с потом из тела уходила тяжесть. Воспоминания также становились легкими, воздушными, и оттого еще более своевольными, вопросы и ответы принципиально не желали упорядочиваться. Андрей с удовлетворением понял, что сейчас заснет… Когда включилась радиотрансляция, он вздрогнул. Играл гимн. На низшем уровне громкости, но в атмосфере полного отсутствия звуков это слабое мурлыканье оказалось взрывом. Шесть утра. Гадство, с вечера забыли повернуть ручку громкости до конца. Ведь почти уже спал. Скорее, а то мать проснется… Он встал, переполненный злостью.
И очень кстати пришлись мысли о милиции — те, с которыми он расстался несколько мгновений назад! Почему бы не позвонить в дежурную часть и не попросить защиты от сбрендившего офицера спецслужб? Лучше не попросить, а потребовать. Лучше не звонить, а утром сходить ногами и оставить заявление. Есть же на свете хоть кусочек правды, хоть капелька здравого смысла!
Когда Андрей спешил по коридору, щелкая повсюду выключателями, он окончательно проснулся. Причем здесь милиция? Именно, что здравого смысла на свете слишком много, и большая его часть концентрируется под форменными фуражками. Да если притащиться с таким заявлением, тебе в лицо рассмеются и похвалят за отличную шутку. А если будешь настаивать, на тебя обидятся, потому что хорошая шутка — короткая шутка. Или вида не подадут, привычные к каждодневным визитам всевозможных идиотов, но взгляды у профессиональных слушателей сделаются тоскливыми-тоскливыми, стоит только завести речь, например, об ирреальном состоянии, в которое погружал тебя твой собственный страх. Зато этот чертов Саша, как узнает, что ты его «заложил» по— настоящему, снова напьется и явится в гости с пистолетом, чтобы уже не уйти просто так…
«Что-то я упускаю из виду, — подумал Андрей, обесточивая гимн. Музыкальная миниатюра оставила спящую квартиру в покое. — Что-то я не учитываю, что-то все время забываю…»
Нет, вовсе не те гадостные намеки, которые гость позволил себе в отношении Зои. Хотя (Андрей поморщился), эта заноза тоже болит, торчит в голове постоянно. Зоя в Пскове, здесь не о чем думать — нет, не это! Что тогда? Ирреальное состояние, ТЕ ОЩУЩЕНИЯ…
Андрей побрел обратно.
«Мне просто стыдно, — сказал он себе. — Мне просто было очень плохо, мне никогда раньше не было так плохо…»
5. МЕЖДУ СНОМ И ЯВЬЮ
Суета, не вмещаясь в прихожей, щедро плескалась по всей квартире. «Стой, не крутись! — командовала мама Андрея, она же бабушка Алисы. — Давай руку! Руку давай, а то опоздаем!» Ребенка собирали в садик, привычная сценка. Ребенок капризничал и что-то отвечал бабушке — настойчиво повторял какое-то слово. А может, фразу. Понять — вот так, с ходу, — было непросто, потому что Алиса торопилась и нервничала. Бабушка и не пыталась понять, целиком сосредоточившись на сборах, она тоже торопилась и нервничала. «Головку подними, лисенок! Посмотри, где лампочка? Ну, где лампочка?» Ага, уже надевали шапку, тесемочки завязывали. Андрей подсветил часы: ничего страшного, успевают. До садика нужно не идти, а ехать на автобусе — пять остановок. Ох, время, время! Завтрак в садике — в восемь, опаздывать нежелательно… Он прислушался и разобрал: «…Ка-яя?..» — все более отчаиваясь, спрашивала девочка. Назревали слезы, бабушка, наконец, обратила на это внимание. «Что ты хочешь, лисенок?» «Ка-яя!» "ЯЯ — значит ЛАЛА, — машинально перевел Андрей, — букву "Л" мы пока не говорим. КАЛАЛА — значит, СКАЗАЛА…"
— Что сказала? — с максимальным терпением уточнила бабушка. — Кто сказал? Кому?
— Папе.
— Что папе? Папа спит, не надо его будить, у него головка бо-бо.
«Еще как бо-бо!» — согласился Андрей. Всего ничего спал. Еще половина восьмого.
— Нет, папе!
— Тихонечко, у тебя все получится, — помогал ребенку ласковый голос. — Попробуй сказать по-другому, как тебя дядя Ефим учил? Только тихонечко.
Алиса шумно вздохнула, сосредотачиваясь.
— А папа жнаит?
«Знает», — мысленно поправил ее Андрей. С буквой "З" у нас тоже пока нет дружбы.
— Все ясно! — догадалась бабушка и почему-то засмеялась. — Не волнуйся, ничего папа не знает, я ему не говорила.
«Интересно, — он даже привстал на локте, — что это ей „ясно“? Тайны объявились? И здесь — тайны?»
— Только не «жнаит», а «знает», — спохватилась женщина. — З-з-з. Скажи: з-з-зна… Ну? Как будто холодная водичка течет по подбородку. З-з-зима…
— Коз-за — де-ез-за! — гордо отчеканила девочка, обойдясь без буквы "Р", р-разумеется.
Андрей, одетый в рубашку и тренировочные штаны, вышел из спальни на свет.
— Чего это я, спрашивается, не «жнаю»? — проворчал он, морщась. Голова была бо-бо, пропади оно все пропадом. Мутило, покачивало.
— Все-таки разбудили? — обернулась мать.
— Сейчас снова лягу, успокойся.
— Там пюре в ватничке тебе оставлено. Может, поешь?
— Успокойся, поем.
Мать не забыла про сына, обеспечила едой. Сын — прежде всего. Встала по будильнику. Потом поднимала внучку, стараясь не разбудить больного, а вчера вечером — укладывала ребенка спать, и так каждый день в течение всей недели. Забота о ближних составляла смысл ее жизни. Но только невозможно было представить, как это — засовывать пюре в рот, глотать — нет, невозможно…
— Я спросил, что вы тут от меня скрываете?
Мать Андрея тяжело вздохнула и распрямилась. Алиса, хитро улыбаясь, посматривала на отца. Она молчала.
— За садик Зоя платила или как всегда забыла?
— Что за тайны дурацкие! — нервно сказал он. — Ты мне объяснишь, наконец, что случилось?
Женщина и ребенок переглянулись.
— Все в порядке, не волнуйся, потом расскажу. Так платили вы или нет, а то воспитательница спрашивала?
— Сама не волнуйся. Зоя приедет и разберется.
— Нашла время уезжать, — пробормотала женщина, выкатываясь из квартиры на лестницу. — Я бы ни за что мужа в таком состоянии не бросила, да еще с ребенком… — бормотала себе под нос, но так, чтобы сын слышал. — Лишь бы умотать куда-нибудь, не сидится ей в отдельной квартире… Никакой благодарности…
Прихожая опустела, но муть осталась. Андрей справился с раздражением, подступившим к горлу, ничего не сказал вдогонку. Электрическая муть — снаружи и внутри. Опять что-то со зрением? И горечь — сухая горечь во рту. Аппетит был не просто на нуле, а пожалуй, с обратным знаком. Разве что чаю… горячего чаю с сухарем. Со сладким мягким сухариком… Андрей, облизав губы, не двинулся с места. Он знал, что ему хочется больше всего, и он не стал сдерживать свое желание. Тем более, записная книжка лежала тут же, на тумбочке, и телефонный аппарат — вот тебе телефонный аппарат, не стесняйся!
