Александр Щеголев - Инъекция страха
Итак, Сашины бабы. Личная жизнь офицера спецслужб.
В рамках этой темы он был предельно откровенен, не упускал ни единой подробности, просто купался в лучах славы, предавая свои похождения гласности. Не беда, что слушатель был всего один, ему хватало. Он, случалось, признавался Андрею в таких вещах, которые под действием психотропных препаратов и то постыдишься рассказывать! Например, что обожает трахаться, когда у партнерши месячные — кровь его возбуждает. Или как бегал в четыре часа ночи в венерологический диспансер, обнаружив у возлюбленной подозрительную болячку. Без стеснения показывал любительские фотографии, где его дамы сердца представали в предельно откровенных ракурсах. Преспокойно глотал трихопол — на глазах у изумленного зрителя. Вот такой вырос мальчик, лихой гусар. И смешно, и завидно, правда? Но все-таки лихость его была во многом внешней, показной. Просто детские комплексы настойчиво искали свое — и получали. На самом же деле, как всякий нормальный мужчина, он ждал от женщин не только распутство. Чистоты и преданности хотелось ему не меньше, вот в чем причина его постоянной неудовлетворенности — в проклятой раздвоенности. Саше нравились бляди, что же тут поделаешь, но едва отношения завязывались по серьезному, как он начинал требовать от несчастных женщин, чтобы они перестали быть блядьми. Было в этом что-то мальчишеское. Наверное, он даже страдал, мучался.
Впрочем, одна постоянная женщина у него имелась, по имени Вера. Очень яркая, можно сказать, красивая. И одновременно неглупая, что на наших уровнях мироздания встречается нечасто. И беспредельно развратная — Андрею хватило десяти минут в ее обществе, чтобы понять это. Да и в рассказах Саши его возлюбленная представала личностью незаурядной в сексуальном смысле (ведь он ничего не скрывал от своего вечного зрителя-слушателя). Именно развратная, очень точное слово. Уже несколько лет тянулись отношения Саши и Веры, то они сходились, то расходились, то жениться собирались, то телесные повреждения друг другу наносили. Наверное, их отношения можно назвать «любовью». В общем, бурно жили. Эта парочка однажды была в гостях у Андрея, совершила визит вежливости — Саша захотел показать умному человеку свою возможную жену с целью спросить мнение. Андрей так и сказал: развратная — не стал уклоняться от ответа. Саша, конечно, и сам все знал про Верку. Зачем ему понадобилось в очередной раз себя травмировать? (А может, наоборот, он хвастаться приходил — вот, мол, какую красотку я приручил!)
Жена Андрея, кстати, с Веркой тогда болтала без умолку, птички спелись, телефончиками обменялись, но так и не продолжили знакомство. Наверное, потому, что Андрей был против. И слава Богу, что не продолжили. Еще не хватало, чтобы Зоя насмотрелась и наслушалась всяких мерзостей. Незачем было подвергать правильные взгляды жены такому испытанию — вот чем руководствовался Андрей, высказывая после ухода гостей своей «ф-ф-ф!» по поводу Сашиной спутницы. Хотя если уж быть честным до конца, то Вера ему на самом деле понравилась. О, даже очень. Склонность к блядству — это ведь в некоторых ситуациях отнюдь не недостаток… В общем, хорошо в тот вечер посидели.
Позже выяснилась одна подробность — Саша признался. Покинув гостеприимный дом Андрея, им с Веркой так приспичило, так захотелось, так загорелось, будто они годик-другой воздерживались. Скорее всего, градус в голову ударил. Дойти гости смогли только до автобусной остановки, а там, найдя какой-то дворик с раздолбанной скамейкой, получили друг от друга желаемое. Разумеется, время было уже позднее, темно было в городе, а в тесном пространстве, окружавшем скамейку — просто черно (да и много времени на это не надо), однако каждую секунду кто-нибудь мог пройти мимо. «Дворик-то наш проходной», — разъяснил Андрей самодовольно ржущему Саше. Вот такая подробность.
Вот такие воспоминания…
«Почему он посчитал меня предателем? — вернулся Андрей к началу логической цепи. — О чем я мог донести на него?» Вопрос был риторическим, не требующим ответа. Ошибка, недоразумение… Впрочем, ответ пришел — в форме шутки. Можно было бы «заложить» офицера КГБ, поведав миру о том, что он продавал по молодости порножурналы, то ли взятые им с обысков, то ли действительно привезенные его друзьями из-за кордона. Да, в свое время за подобные шалости били. Но, к счастью, это время ушло давно и безвозвратно. Или рассказать Верке про загадочную «Марину», которой так дорожил любвеобильный Саша?
Андрей улыбнулся. Настроение улучшалось. Он осторожно доел бутерброд, жуя на той стороне рта, где нет зубного протеза, и родил новую версию. Предположим, неприятности действительно существуют только в Сашином воображении. И при этом он никакой не параноик, одолеваемый манией преследования. Как такое может быть? Вся разгадка в алкоголе. Стоит Саше выпить, и он сразу становится психом — временно, пока не проветрится. Есть у него это интересное свойство, никуда не денешься, случай с проходным двором и скамейкой — отличное подтверждение. Вообще, существует очень четкое деление: одни люди, как выпьют, становятся добренькими, другие — злыми и неприятными. Этот человек относится к третьим. Когда пьяный, он не злой, не добрый, а чокнутый…
Андрей принял, наконец, таблетку аспирина и встал, готовясь покинуть кухню. Его наполняло тихое удовлетворение. Вероятно, первопричина случившегося найдена, ибо последняя из сформулированных версий наиболее убедительна. И лучшее решение в сложившейся ситуации — просто не иметь с Сашей никаких контактов, если тот хоть чуть-чуть выпивший. По его голосу, кстати, легко определяется степень трезвости, так что пусть он только попробует еще позвонить…
Андрей вернулся в спальню, уверенный, что все кончилось, лег на двуспальную супружескую кровать и… Заснуть он так и не смог.
А ведь Саша угрожал, причем, осмысленно, трезво! Какую «кражу» он имел в виду? Неужели — ту? Но чем в той истории можно угрожать?! Мысль снова завертелась волчком. И Андрей завертелся, стремительно потея под пуховым одеялом. Да, была кража, так давно, что пострадавшая семья благополучно об этом забыла. В минувшем марте. Если отсчитать в обратную сторону три сезона: осень, лето, весна, то получится — ровно девять месяцев назад. Очень символично — «девять месяцев»… И монета существовала, но ведь никто этого не скрывал. «Про монету, — говорит, — я тоже знаю…» Ну и что, все знали. Какой смысл вкладывал Саша в свой зловонный портвейный шепот? Псих, он и есть псих.
Монета хранилась у родителей, выполняя роль семейной реликвии. В каждой семье должна быть реликвия, и в этой была. Вероятно, ценная, хотя никто с ней специально не определялся. Бабуля, пока была еще жива, показывала ее какому-то специалисту из отделения нумизматики в Эрмитаже. Посторонних туда не очень-то пускают, только по пропускам, но бабуля, естественно, проникла. Без приглашения, без какой-либо самой завалящей рекомендации, прямо с улицы — сокрушительная была женщина, мир праху ее. «Бабуля» — это бабушка по папиной линии. Или иначе «Баба Уля», потому что имя носила такое забавное, как в романах — Ульяна. (По маминой линии, к сожалению, родственников не сохранилось, война и блокада над этим поработали.) Так вот, баба Уля нашла специалиста и проконсультировалась. Сказали ей немного: монета, мол, немецкая (это было и так известно), семнадцатый век, вероятно, особого выпуска, посвящена Вестфальскому мирному договору, если судить по дате «1648» и по латинской надписи «DOMINE CONSERVA NOS IN PACE», что означает «Господи, сохрани нас в мире».
