Карл-Юхан Хольцхаусен - Цвет надежд — зелёный (сборник)
— Правильно, и женщины и мужчины иногда делают себе пластические операции. Но это для того, чтобы исправить тот или иной недостаток в своей внешности.
— Что касается внешности, то тюрьма ее только портит. И вы, доктор, могли бы спасти от нее множество людей. Подумайте о них! Наверно, не меньше тысячи в год. А за все эти годы набралось бы тысяч двадцать или тридцать. К этому бы уже давно привыкли. Теперь бы это воспринималось только как слова «Будь внимательней!», которые учитель пишет на полях школьного сочинения.
Доктор Верелиус усмехнулся:
— Жаль, что в свое время не вы рекламировали мой препарат. Теперь это уже все забыто, все в прошлом, да и нам пора кончать разговор.
Разговор был окончен, но для Густафссона он не пропал даром, Густафссон его не забыл. Уже на другое утро он пожелал снова встретиться с доктором.
— У вас сохранился тот препарат? — Это были его первые слова.
— Какой препарат?
— Лекарство от тюрьмы.
— Ах, вы имеете в виду ту историю, которую я вам вчера рассказал?
— Я согласен испытать его.
— Вы шутите!
— Я еще никогда не был так серьезен.
— Вы должны хорошенько все обдумать. В вашем случае зеленый цвет будет держаться целый год. И в течение этого года изменить что-либо будет невозможно.
— Если женщина переделывает себе лицо, это тоже изменить невозможно. Помните, когда у нас в стране обсуждалась проблема абортов, говорили, что женщина вправе распоряжаться собственным телом. В таком случае я тоже имею право распорядиться своей шкурой.
— Если вы настаиваете, я просмотрю свои старые записи.
— Это мое самое большое желание.
Густафссон не позволил отговорить себя. Он повторил свою просьбу и перед куратором, и перед тюремным начальством. Он не может сидеть в заключении, сказал он. Он сойдет от этого с ума. Он должен выйти отсюда. Должен работать. Должен жить со своей семьей. Так он отвечал на все доводы и увещевания.
— А вы подумали о том, каково человеку, на которого постоянно глазеют?
— У меня жена и двое детей.
— Вас будут высмеивать на работе.
— У меня жена и двое детей.
— Здесь вы равный среди равных. За пределами тюрьмы вы будете… гм, единственным в своем роде.
— У меня жена и двое детей.
Он не мог больше находиться в тюрьме, это ему было ясно. Он чувствовал себя, точно зверь в клетке. И искал выход. Наконец он его нашел.
Неожиданно все стали к нему добры и внимательны. Разговаривая с ним, тюремный инспектор угостил его кофе. Куратор расспрашивал Густафссона об его интересах. Один из надзирателей принес ему домашних плюшек, другой поставил к нему в камеру горшок с крокусами. Казалось, все прощались с ним на веки вечные. Впрочем, Густафссон надеялся, что так оно и будет.
— Вот как выглядит ампула с вертотоном.
— Такая маленькая? Значит, я должен буду время от времени являться к вам на уколы?
— Нет, нет. Ее действие рассчитано ровно на один год.
— Но, доктор, ведь ваш препарат черный!
— Это очень сильная концентрация. Цвет он даст зеленый.
— Каким же зеленым я буду?
— Я уже говорил, примерно, как трава.
— Да, да, помню. Ну что ж, весенняя зелень очень красива.
— Любой цвет красив, если он на своем месте. Вы будете зеленым, как молодая листва березы.
— Если не ошибаюсь, вы говорили, что пробовали его на себе?
— Да.
— И краска сошла в положенный срок?
— Вся и повсеместно. Кроме волос. У корней она исчезла, ну, а концы, естественно, дольше всего оставались зелеными. Перед отъездом домой мне пришлось постричься.
— Значит, зеленым вас не видел никто? Гм. Это было разумно с вашей стороны.
— Может, вы передумали, Густафссон? Скажите, еще не поздно.
— Нет, нет. Мое решение непреклонно.
— Понимаю. Но это такой серьезный шаг, что человек имеет право передумать.
— А что скажут люди? Наши надзиратели, кураторы — все, кто знает об этом? Сегодня ночью я лежал и думал об одной вещи. Когда я был маленьким, к нам в город приехал цирк шапито. Со своей палаткой и своим негром. В те времена негры у нас были в диковинку. Я их прежде не видел. Утром мы, мальчишки, побежали на площадь, где была разбита цирковая палатка. Вы, верно, слыхали, что негры отлично мастерят воздушных змеев? У этого было две штуки. Один в виде огромного четырехугольника, другой напоминал планер. Негр запустил сразу оба змея. И веревки от них привязал к кольям, вбитым в землю. Растянувшись рядом на траве, он время от времени дергал за веревки, не давая змеям опуститься на землю.
— Ну и что?
— Так вот, как ни странно, но в первые дни мы, мальчишки, даже не замечали этих гордо парящих в воздухе змеев. Мы глазели только на негра. Но его это нисколько не смущало. Он лишь смеялся, сверкая зубами, и давал нам подергать за веревки. Его не трогало, что кожа у него другого цвета. Через несколько дней мы уже смотрели только на змеев. А нынче негры уже никого не удивляют.
Доктор Верелиус не имел обыкновения подолгу беседовать со своими пациентами. Но в данном случае он прибегает к методу, которым любят пользоваться зубные врачи: он заговаривает больного, чтобы успокоить его, а может, и самого себя. Однако дольше медлить нельзя.
Он достает шприц.
— Ну, Густафссон, приготовьтесь. Поднимите рубашку, спустите брюки… так, хорошо. Стойте спокойно. Сейчас я вас ужалю…
— … сказала оса, — подхватывает Густафссон, пытаясь подавить нервозность. Потом он умолкает и стоит неподвижно.
— Ну, вот и все, — говорит доктор. — Одевайтесь.
— Наверно, сейчас еще рано смотреться в зеркало?
— Конечно. Препарат подействует только через несколько часов. Вы очень побледнели. Вам плохо?
— Нет, нет. Просто я подумал, что назад пути уже пет.
— Да, назад пути уже пет. Завтра вы сможете вернуться домой.
— Дайте мне, пожалуйста, воды.
7
Наученный горьким опытом, доктор Верелиус на этот раз отказался от пресс-конференции. Он ограничился тем, что отправил небольшую заметку в Шведское телеграфное агентство. В ней он сообщал, что наконец осуществил свой проект, касающийся реформы в системе правосудия, а именно применил на практике изобретенный им препарат вертотон. Заметка кончалась призывом к согражданам, чтобы они вели себя тактично и не пялили глаза, если встретят человека необычного цвета — это не эпидемия, не болезнь, а новая форма наказания преступников.
Да, на этот раз доктор Верелиус не желает никаких обсуждений. Он просто ставит перед свершившимся фактом и общественность, и средства массовой информации. Он не собирается принимать посетителей или отвечать на телефонные звонки. Ну, а если какой-нибудь журналист и проникнет к нему, он отошлет его к своей заметке, и прежде всего к той ее части, в которой просит людей не обращать внимания, если они встретят человека необычного цвета. Не исключено, что он вознаградит настойчивость журналиста, сообщив ему, что этот необычный цвет — зеленый.
