Алексей Свиридов - Человек с железного острова
Скорость меньше – мне же лучше. Автопилот включен, программа отлажена, мне дел – минимальное количество, благо дорога куда ровнее. Вечереет, солнце уже зашло, только на горизонте красная полоса осталась. По идее и она должна тоже скоро погаснуть, но проходит час, другой, а она все висит и висит, только центр свечения перекинулся к северу от запада. Желтых да оранжевых тонов в ней все меньше, и к середине ночи она уже полностью красная, без всяких примесей других цветов. В сочетании с пустынным песком и небом в комковатых облаках это все смотрится довольно зловеще, и я делаю на память несколько кадров на цветной химической пленке. Дрон сообщает:
– По спутниковой карте в ту сторону километров на сто – голая пустыня, а потом – остатки небольшого плоскогорья, и все. Была б у нас антенна, мы бы сейчас выяснили, что там происходит, но увы – спутник для нас закрыт. Знахарь, а Знахарь! Что это там творится, а?
– А что бы ни творилось. К нам это не относится, по крайней мере вот так прямо сейчас. Там, за горизонтом, кто-то занят своим делом, а у нас свое. И больше по таким пустякам меня не будите, а не то узнаете, каков Знахарь в гневе.
Ну, положим, каков Знахарь в гневе, я знаю, и не очень-то это меня пугает, а вот что там вдали… Но дорога у нас и вправду своя, и поэтому катим дальше. Дрон на базу стучит, просит хоть словами передать, что с орбиты видно. Пока то да се, пока спутник над плоскогорьем прошел, прошло часа три, и вот ответ: центр светового излучения – на том самом плоскогорье, а в других диапазонах – ничего определенного, активность выше нормы, но об этом и так догадаться можно.
Так до утра и идет – как на востоке светлая полоса появилась, так зарево потухло в две минуты, солнце встало – в перископ горы видны. Я обрадовался как не знаю кто. Конечно, там идти труднее, и население опять же разное до всякости, но все же что-то родное, на чем глазу и душе отдохнуть есть. Почти три дня видеть только песок да камень вокруг, да не просто видеть, а следить за ними внимательно – надоедает, и даже очень. Поддал я газку, и к девяти часам утра торможу перед горлышком Узкого прохода. Под гусеницами уже не песок, а так, земля сухая, да и на горах то тут, то там пятна зеленые виднеются, вот радости-то! Я останавливаюсь, и вся команда лезет в открытые люки – понять можно. Трое без малого суток просидели в герметичной укупорке. Замкнутый цикл, конечно, жить позволяет, но со свежим воздухом этого не сравнишь! Сидим на крыше и хором восторгаемся, и даже кусочек пустыни, который все же лезет в глаза, как-то даже симпатичен. Затем, когда первый восторг стихает, я лезу разглядывать колпак, а вернее, то место, где он стоял. Я гляжу, и народ глядит: остались нам на память только гнезда с остатками силового каркаса – а ведь пластик на него мощный шел! От поворотной платформы – только лепешка с глубокими бороздами, а в бороздах осколки камня застряли, маленькие такие осколочки. Чисимет их в руки берет, говорит что-то на своем языке Кериту, и потом они начинают говорить уже хором – заклятье, не иначе, кладут. Знахарь принюхивается и тоже начинает в ответ раскачиваться – правда, молча. Я прихожу к выводу, что это надолго, и лезу в люк, поднимать наверх пакет с пайком и пару литров холодного конденсата из водосборника. Только последнюю банку вскрыл – наши чародеи процедуру закончили. Чисимет раздает каждому по камушку, а три лишних Кериту ссыпает.
– Я, – говорит, – советую их с собой носить. Они теперь оборонять будут от, как вы выражаетесь, воздействий – не от всех, конечно, но от некоторых.
Такой подарок грех не принять, и я свой камень в карман прячу, а Сергей его еще и тестером проверил, во дотошный товарищ, прямо с датчиком на крышу вылез, проверил экипаж, а теперь на корпус перекинулся. Хотя повода для веселья особого нет, настроение все равно хорошее, я даже напеваю, приводя в приятный для глаза вид ошметки колпака и антенн. Окончили трапезу дипломаты на башне – и трогательная сцена прощания. Керит с Чисиметом долго ругаются и объясняют друг другу, кто есть кто, то на своем, то на общем языке. В выражениях не стесняются. Я прикидываю, дойдет дело до мордобития или нет, решаю, что не дойдет, и оказываюсь прав. Керит слезает с крыши и обзывает напоследок Чисимета водяным медведем. Затем издает дикий крик и пускается в путь, не оборачиваясь и всем своим видом выражая радость от факта расставания. Пьеро не выдерживает:
– Это у вас принято так прощаться?
– А как же иначе? Так оно лучше всего, – отвечает Чисимет.
Серчо устанавливает на треноге стереотелескоп – ума не приложу, зачем нам его вообще с собой дали, в коробке и так тесно. И не приложу ума дважды, зачем Серчо телескоп сейчас понадобился – ведь не звезды же разглядывать! Но оказывается – не звезды. Серчо, видимо, решил, что рельеф – рельефом, а самому тоже не грех вперед посмотреть, и теперь ворочает трубою так и сяк, разглядывая Орогоччу – название у вахлаков той части гор, что от Красного хребта проходом пресловутым Узким отделена. Это уже не хребет, а просто горная страна, по которой нам вроде бы проложили маршрут. Что название это значит – неизвестно. У вахлаков оно мелькает везде, да и в хрониках принято – вот и решили сунуть его на нашу карту ни к селу ни к городу, язык ломать. Итак, сижу я со Знахарем и насчет ломки языков треплюсь, потом Серчо зовет. Подводит к окуляру – мать честная! Справа и слева по орлу висит, на таких дальностях, что даже в телескоп они выглядят комарами.
– Я уверен, что такая цепь сейчас висит вдоль всего стыка гор с пустыней, – говорит он. Помолчал, потом добавляет:
– А что над нами никого – значит, увидел и смылся от греха подальше, а может, просто исчезновением своим дает остальным знак. Надо посмотреть – если сейчас и другие уйдут, то это точно.
Дрон тоже в телескоп посмотрел и гипотезу выдвинул:
– А эти, горные и-ка, к которым Керит идет, они над Орогоччу тоже властны? Может быть, это их орлы?
Чисимет отвечает длинной фразой, весь смысл которой можно выразить тремя словами «черт его знает». Серчо отгоняет от телескопа Знахаря и вновь убирает аппарат в контейнер, потом командует:
– Проверить состояние оборудования, если есть предпосылки для отказов – устранить. На все – до трех четвертей часа, раньше управитесь, вернее, управимся – молодцы будем.
Молодцы-то мы молодцы, но на все про все уходит около полутора часов, потом десять минут перекур, и дальше двинулись. Пьеро за рычагами, в башне Сергей, а я дремлю на койке – после полудня, видимо, опять мне вести. Вот так и сплю, снятся мне всякие приятные вещи, а потом – это я хорошо помню – снится, как я в детстве сижу верхом на железной бочке, а рядом дружок, тоже в коротких штанишках, колотит по этой бочке молотком с частотой прямо-таки пулеметной. Продираю глаза – в отсеке оживление. Через меня Чисимет перегнулся бесцеремонно и в стеклоблок глядит, а Знахарь в другой уставился, то есть мне дырок для осмотреться не осталось. Это меня раздражает, и приходится пробираться на ЦП, где Дрон с Серчо уже сидят.
