Аркадий Стругацкий - Жук в муравейнике (киносценарий)
— Это не он, — сказал Максим Экселенцу почти вслух.
Экселенц кивнул. Вид у него был недоумевающий и угрюмый. А потом он вдруг оттянул на себе борт черной куртки и правой рукой принялся засовывать за пазуху большой черный револьвер. Увидевши его, Каммерер-старший обмер, потому что понял: Экселенц был готов убить Абалкина. Он был так ошеломлен, что забыл обо всем на свете, а Каммерер-младший, по-прежнему напрягшись, ждал, вперившись в дверной проем.
Тут в мастерскую ворвался толстый столб яркого света, и, зацепившись в последний раз за притолоку, вошел лже-Абалкин.
Вообще-то говоря, он был даже чем-то похож на Льва Абалкина: ладный, крепкий, с длинными черными волосами до плеч. Он был в белом просторном плаще и держал перед собой электрический фонарь. В другой руке у него был большой портфель. Войдя, он остановился, провел лучом по стеллажам и произнес вслух:
— Ну, кажется, это здесь.
Голос у него был скрипучий, а тон — нарочито бодрый. Видимо, он чувствовал себя неловко, а может быть, ему было жутковата.
Теперь было видно, что это, собственно, старый человек. У него были впалые морщинистые щеки, очень высокий морщинистый лоб, длинный острый нос с горбинкой и длинный острый подбородок. В общем, он был похож не столько на Льва Абалкина, сколько на Шерлока Холмса.
Бегло оглядевшись, он подошел к столу, поставил свой портфель прямо на цветастый платок, а сам, подсвечивая себе фонариком, принялся осматривать стеллажи. При этом он непрерывно бормотал что-то себе под нос:
— Ну, это всем известно… бур-бур-бур… Обыкновенный иллизиум… бур-бур-бур… Предметы невыясненного назначения, ха! Хлам и хлам… бур-бур-бур… Может быть, и не на месте… Засунули куда-нибудь, запихали, запрятали… бур-бур-бур…
Экселенц следил за всеми этими манипуляциями, заложивши руки за спину, и на лице его было выражение безнадежной усталости или даже усталой скуки.
Когда старик добрался до самой дальней секции, Экселенц тяжело вздохнул и сказал брезгливо:
— Ну что вы там ищете, Бромберг? Детонаторы?
Старик Бромберг тоненько взвизгнул и шарахнулся в сторону, повалив стул.
— Кто здесь? — завопил он фальцетом, лихорадочно шаря лучом вокруг себя. — Кто это?
— Да я это, я, — отозвался Экселенц еще более брюзгливо. Он подошел к столу и уселся на край рядом с портфелем. — Перестаньте вы трястись…
— Кто вы? Какого дьявола! — луч уперся в Экселенца. — А-а! Сикорский! Ну, я так и знал!
— Уберите фонарь, — приказал Экселенц, заслоняя лицо ладонью.
— Я так и знал, что это ваши штучки! — вопил старикан Бромберг. — Я сразу понял, кто стоит за всем этим бездарным спектаклем!
— Уберите фонарь, не то я его расколочу! — гаркнул Экселенц.
— Попрошу на меня не орать! — взвизгнул Бромберг, но луч отвел. — И не смейте прикасаться к моему портфелю!
Экселенц встал и пошел на него.
— Не смейте ко мне подходить! — завопил Бромберг. — Я вам не мальчишка! Стыдитесь! Ведь вы же старик!
Экселенц подошел к нему, легко отобрал фонарь и поставил на ближайший столик рефлектором вверх.
— Присядем, Бромберг, — сказал он. — Надо поговорить.
— Эти мне ваши разговоры… — пробурчал Бромберг и уселся.
Поразительно, но он уже совершенно успокоился. Бодренький крепенький старичок. Пожалуй, даже веселый.
— Давайте попробуем говорить спокойно, — предложил Экселенц.
— Попробуем, попробуем! — бодро отозвался Бромберг. — А что это за молодые люди подпирают стены у дверей? Вы обзавелись телохранителями?
Экселенц сказал:
— Это Максим Каммерер и Григорий Каммерер. Сотрудники КОМКОНа. А это — доктор Айзек Бромберг, историк науки.
Оба Каммерера кивнули, а Бромберг немедленно объявил:
— Я так и знал. Разумеется, вы побоялись, что один на один со мной не справитесь, Сикорский… Садитесь, садитесь, молодые люди, устраивайтесь поудобнее.
— Сядьте, Максим, — сказал Экселенц.
Максим сел в знакомое кресло для посетителей, а Гриша остался стоять у двери.
— Так я жду ваших объяснений, Сикорский, — произнес Бромберг. — Что означает эта засада?
— Я вижу, вы сильно перепугались.
— Вздор! — мгновенно воспламенился Бромберг. — Чушь какая! Слава богу, я не из пугливых…
— Но вы так ужасно завопили и повалили так много мебели…
— Ну, знаете ли, если у вас над ухом в абсолютно пустом здании, ночью…
— Абсолютно незачем ходить в абсолютно пустые здания по ночам…
— Во-первых, это абсолютно не ваше дело, Сикорский, когда и куда я хожу! А во-вторых, когда еще вы мне прикажете ходить? Днем меня не пускают. Третий день в Музее идут какие-то подозрительные ремонты, какие-то таинственные смены экспозиций… Музей закрыт! Для кого? Для меня! Члена ученого совета этого Музея! Я сразу понял, чьи уши торчат из-за кулис! И теперь я спрашиваю: зачем это вам понадобилось, Сикорский? Какой срам! Закрытие Музея! Дурацкие ночные засады! Кто, черт побери, выключил здесь все электричество?..
Голос его сорвался, и он мучительно заперхал, стуча себя обоими кулаками по груди.
— Я получу когда-нибудь ответы на свои вопросы? — яростно просипел он сквозь перханье.
Экселенц тоже осатанел.
— Я хотел бы знать, Бромберг, — сдавленным голосом произнес он, — зачем вам понадобились детонаторы.
— Ах, вы хотели бы это знать! А я хотел бы знать, каким образом вы оказались в Музее ночью, Сикорский! Как вы проникли в этот Музей, а? Отвечайте!
— Это не относится к делу, Бромберг!
— Вы — взломщик, Сикорский! — объявил Бромберг. — Вы докатились до взлома!
— Это вы докатились до взлома, Бромберг! — взревел Экселенц. — Вы! Вам было совершенно ясно и недвусмысленно сказано: доступ в Музей прекращен!
— Я член совета Музея! Вот мой ключ! Мне полагается ключ от служебного входа, и я воспользовался им, чтобы прийти сюда…
— Посреди глухой ночи и вопреки прямому запрету дирекции Музея?
— Посреди глухой ночи, но все-таки с ключом! А где ваш ключ, Сикорский? Или у вас магнитная отмычка? Покажите мне, пожалуйста, ваш ключ, Сикорский!
— У меня нет ключа! Он мне не нужен! Я нахожусь здесь по ДОЛГУ, а не потому, что мне попала вожжа под хвост! Старый вы, истеричный дурак!
И тут их, видимо, обоих схватило. Они замолчали. Перестали сверлить друг друга огненными взорами, разом полезли в карманы, извлекли свои капсулы, один выкатил на ладонь два белых шарика, другой — три. Потом шарики были отправлены под язык, а Бромберг, отдуваясь, вытащил старомодный носовой платок и принялся обтирать лицо и шею.
— Айзек, — сказал Экселенц и причмокнул, — что вы будете делать, когда я умру?
