Антонин Сель - Бунт машин
Вмиг спектакль был забыт. Напрасно взывали директор и его два помощника:
— Не уходите, господа! Это утка, которую мы сами распустили, чтобы вызвать сенсацию.
Только запоздавшая кучка зрителей услышала эти слова. Один из них обернулся, обругал говорившего и театр опустел.
Экстренные выпуски следовали через каждые полчаса. Газеты не могли удовлетворить спрос. Они приводили интервью с Жавилем, Криптоном, Трепидексом, с Граффаром, с рабочими; они давали фотографии мастерских.
Только «Смехач», юмористический журнал, отнесся к этому, как к грандиозной шутке. Но в двенадцать часов, когда публика начала уже успокаиваться, новое известие ударило ей по нервам:
«Остановились машины в типографии „Смехача“!» Взрыв смеха встретил это известие, только редакторам веселого листка было не до веселья.
* * *На другой день прохожие увидели рукописную афишу на стене Центрального сквера:
Во вчерашних интервью г. Жавиля с представителями прессы высказано столько презрения к нам, столько высокомерия, что мы считаем себя оскорбленными. Так как наше предупреждение оказалось безрезультатным, мы с сожалением сообщаем населению, что, начиная с сегодняшнего дня и на неопределенный срок, наши товарищи на всех предприятиях, в которые вложены капиталы г. Жавиля, присоединяются к бастующим.
От имени В. С. М.
СЕКЦИЯ КРУГЛЫХ ПИЛ.
Эта афиша, содержание которой стало известно публике из газет, уже не вызвала смеха: всем стало жутко и в то же время любопытно. Ждать пришлось недолго. Предместье Холла, такое тихое днем, потому что мужчины работали в соседних копях, женщины в мастерских, а дети уходили в школу, внезапно оживилось… Рудокопы вернулись домой, так как перестали действовать подъемные машины у шахтных клеток. В швейных мастерских остановились машины, работающие электричеством. В школах погасли все лампы. В то же время перестали ходить трамваи. Электрические часы остановились на 10 ч. 4 мин. Подвальные помещения больших магазинов остались без света. Токарные, столярные и фрезерные станки на заводе автомобильном и сельскохозяйственных машин забастовали так же, как и пилы. Стали и ткацкие машины. На станциях метрополитена линии Восток-Запад пассажиры должны были пробираться ощупью по туннелю к выходу. Улицы были полны свободными от работы рабочими, взволнованными чиновниками и коммерсантами. Один вопрос был у всех на устах: «Возможно ли это?» Ответ был: «Невозможно». Но внутренний голос насмешливо спрашивал: «Однако?»
Телеграф и телефон, верные своему долгу, работали беспрерывно и передавали в другие города новые сведения о забастовке по мере того, как они становились известными. Гостиницы в районе расположения заводов Жавиля были засыпаны телеграммами с просьбами оставить помещение для желающих быть очевидцами забастовки. Иностранные ученые спорили о том, что они назвали впоследствии «случаем Жавиля». Поднялась резкая полемика между лицами, утверждавшими, что машины не живут, а следовательно не могут ни думать, ни хотеть, и другими, заявлявшими, что понятие «жизнь» относительно, что нельзя определить границу между одушевленными существами и так называемыми неодушевленными, и что если «функция строила орган», то и орган мог также построить функцию. Одна лондонская газета открыла анкету между своими читателями и напечатала массу воспоминаний последних, послуживших аргументами и для «машинистов» (так назывались защитники существования души у машины) и для «антимашинистов».
— Вот уже более 20 лет, как я управляю автомобилем, — писал, например, некто Смит из Ливерпуля, — значит, я кое-что понимаю в их механизме. Я могу определить по звуку, чем вызвана остановка мотора. В прошлом году я отвозил на вокзал на своей машине, в 20 лошадиных сил, моего друга. Когда я собирался ехать обратно, я не мог тронуться с места. Я проверил все части. Динамо было в порядке, карбюратор чист, как только что отчеканенная монета, бензин подавался хорошо; никаких повреждений. А между тем мотор не работал. Два часа провозился я с машиной; наконец, бросил ее и отправился пешком к фабриканту, продавшему мне ее. Он пожал плечами и мы вернулись вместе с ним на станцию. Я повернул при нем рукоятку, не дотрагиваясь ни до чего другого. И мотор заработал, как всегда. Фабрикант сказал мне: «Вы не единственный, с которым это случилось. Вам попалась „капризная машина“». Эти слова никогда не изгладятся из моей памяти; я вспомнил о них, читая о «забастовке машин».
Другие лица, механики, монтеры тоже рассказывали о подобных случаях, называли число, место, свидетелей. Все эти рассказы вызывали у читателей чувство удивления, смешанное со страхом. Маленькие и большие машины выступали, как одаренные индивидуальностью. Особенно взволнованы были очевидцы событий. Мужчины, женщины, дети всех классов и состояний бросали исподлобья испуганные взгляды на «забастовщиц-машин» через полуоткрытые двери заводов и фабрик. Маховики, шатуны, динамо и другие машины казались в полумраке живыми существами, чудовищными и воинственными. Целое стальное племя, возмутившееся против человечества, заселяло промышленные предприятия города; это были апокалиптические звери, гигантские крабы, пауки, скорпионы, питающиеся маслом и железными опилками, у которых металл заменял мясо, ремни — нервы, электричество — кровь, а какое-то неведомое вещество — мозг.
XI
— Здравствуйте, дорогой, — сказал г. Брассер-д’Аффер, — я только что собирался вам протелефонировать. Как обстоит дело с великой «Неделей празднеств»?
У Трепидекса был озабоченный вид.
— Хотим ли мы этого или нет, — печально сказал он, — придется, очевидно, отсрочить открытие. Все зависит от разрешения этого странного конфликта. Больше всех страдаем от него мы. Срок договора с Жавилем также придется продлить, так как трудно было предвидеть забастовку машин. Я пришел к вам за помощью. Не поедете ли вы со мной к Жавилю? Его молчание меня беспокоит и мне кажется, что мы имеем право, точнее — мы должны поговорить с ним твердо и решительно. К тому же это в ваших интересах.
— Согласен, — сказал г. Брассер-д’Аффер.
Так как автомобили и таксомоторы не работали, Трепидекс нанял за дорогую цену старомодную тележку с запряженною в нее клячей. Проезжая по городу, они встречали рабочих, слонявшихся без дела; на берегу реки сидели рыболовы с удочками, менее занятые ловлей, чем сплетнями о происходящем. Извозчик подвез их к опустевшему заводу. Они вошли в контору, где их встретил Криптон.
— Вы, вероятно, также неприятно поражены оборотом дела, — сказал президент «Клуба непосед». — Почему ваш патрон не соглашается извиниться? Достаточно сказать несколько слов, чтобы ваши мастерские ожили.
