Пол Андерсон - Планета, с котоpой не возвpащаются
— Они уйдут все? — спросил Торнтон.
— Да. Я предложил отвезти их по воздуху, но они отказались. Почему — не знаю. Думаю, они правильно поняли меня. Я им показал аэрокар и объяснил жестами. Но, возможно, они не доверяют нам. Они настаивают на том, чтобы идти пешком.
— Где их дом? — спросил Лоренцен.
— Где-то на западе, в горах. Это все, что я мог выяснить. Около четырех недель пути.
— Ну? — спросил фон Остен. — И што же делать нам теперь?
— Рорванцы, — медленно сказал Эйвери, — очень не хотели, чтобы мы следовали за ними по воздуху. Не знаю, почему — может быть, какое-то табу или, что вероятнее всего, они просто не доверяют нам, боятся, что мы будем бросать бомбы на их дома. Вспомните, что они знают нас так же плохо, как и мы их. Если мы попытаемся следить за ними, я думаю, что они исчезнут в горах, и мы никогда не восстановим контакт. Однако… — он подался вперед, — мне кажется, что у них нет возражений, если мы будем сопровождать их пешком. По-моему, они даже хотят этого.
— Отправиться прямо в ловушку?
— Ich danke![6]
Фон Остен встряхнул головой так, что разметались его светлые волосы.
— Не кажитесь большим ослом, чем вы есть, — сказал Джаммас-луджиль. — Они должны понимать, что оставшиеся смогут отомстить.
— Шмогут? — фон Остен вспыхнул и ударил себя в грудь для убедительности. — Как оштавшиеся ужнают об этом, ужнают, где мы?
— По радио, конечно, — нетерпеливо сказал Гамильтон. — Вы возьмете с собой портативный передатчик…
— Но если чужаки ужнают, что у наш ешть радио?
— Интересное замечание, — согласился капитан. — Есть шанс, что они никогда не слышали об этом явлении. И я не думаю, чтобы здесь им кто-нибудь об этом рассказывал. Пока что мы можем доверять им больше.
Он потер пальцем переносицу.
— Мистер Эйвери хочет отправиться с ними, и я согласен, что мы должны послать несколько человек. Возможно, это наш единственный шанс установить контакт с местным правительством, или что там у них есть. Нечего и говорить о том, как важно познакомиться с их технологией, и со всем остальным. В конце концов, они, возможно, не будут препятствовать людям селиться здесь. Мы еще этого не знаем, и наша обязанность — узнать.
Вы, джентльмены, сейчас в лагере не нужны, ваша основная работа выполнена, и поэтому, логически, вы и должны составить группу контакта. Вы будете поддерживать с лагерем постоянную радиосвязь, и, конечно, на всем пути производить наблюдения. Не думаю, что это будет легкая прогулка. Вас могут подстерегать болезни, ядовитые существа или вообще что-нибудь невообразимое. Не забывайте, где мы находимся, на Рорване может таиться смерть. Но все-таки, я думаю, все пройдет нормально. Дело это чисто добровольное, и никакого позора не будет, если кто-нибудь откажется — но я вижу все согласны?
Лоренцен не был в этом уверен. Он признался себе, что немного боится, и предпочел бы остаться в лагере. Но, что за черт — остальные же согласились.
— Конечно, — сказал он.
Позднее ему пришло в голову, что каждый боялся, что его назовут трусом. Забавное существо человек.
9
Первые три-четыре дня были настоящим мучением. Затем мускулы привыкли, и они стали проходить по сорок километров в день без особого напряжения. Это было утомительно — просто идти по прерии, которая простиралась до самого горизонта. Дождь не мешал движению; люди облачались в непромокаемые накидки, а рорванцы не обращали на него внимания. Попадались широкие реки, но достаточно мелкие, чтобы переходить их вброд, а заодно и пополнить фляги. Дальнобойные винтовки землян поражали дичь с расстояния один-два километра, а в те дни, когда не попадались животные, вокруг хватало диких растений, стебли, листья и корни которых были вполне питательны. Джаммас-луджиль, несший передатчик, каждый вечер связывался с лагерем, используя азбуку Морзе, чтобы у рорванцев не возникли подозрения. Гамильтон установил треугольником три робостанции, которые пеленговали их передачи, и таким образом всегда знал, где находится отряд. Его собственные сообщения не содержали ничего особенного и лишь уточняли детали того, что они уже обговорили.
Рорванцы пользовались своими компасами и картами, их символы легко переводились в земные, с учетом некоторых особенностей. Карты были начерчены от руки, хотя это не означало, что туземцы не знают печати; линии на карте были утонченными, словно на китайских картинках. Они были выполнены в меркаторовой проекции с характерной сеткой линий и начальным меридианом, проходящим через южный магнитный полюс, что наводило на мысль о том, что туземцы знали истинную форму своей планеты.
Лоренцен научился различать туземцев по характерным чертам. Аласву был суетливый, порывистый и чрезмерно разговорчивый; Силиш — медлительный и тяжеловесный; Янвусарран — темпераментный; Джугас казался наиболее интеллигентным, и он много работал с Эйвери. Лоренцен старался участвовать в уроках языка, но без особого успеха; они уже вышли за пределы элементарных понятий, где он мог что-нибудь ухватить, хотя Эйвери утверждал, что достигнутое взаимопонимание весьма проблематично.
— Вы должны научить меня тому, что уже знаете, Эд, — попросил астроном. — Вдруг с вами что-нибудь случится… что же мы будем делать?
— В худшем случае вы вызовете аэрокар, чтоб забрал вас, — сказал Эйвери.
— Но, черт возьми, мне интересно!
— Ладно, ладно. Я составлю для вас словарь из тех слов, в которых я уверен, но это вряд ли вам поможет.
Не помогло. Ну хорошо, он узнал, как назвать траву, дерево, звезду, ходить, бегать, стрелять. Что делать со всем этим? Эйвери просиживал вечера у костра, говоря и говоря с Джугасом; рыжеватый свет озарял его лицо и мерцал в нечеловеческих глазах чужака, их голоса поднимались и падали в мурлыканье, громыхании и свисте, их руки жестикулировали — и все это не имело для Лоренцена никакого смысла.
Фернандес взял с собой гитару, под неизбежные стоны Джаммас-луджиля, и по вечерам наигрывал на ней песни. Аласву соорудил маленькую четырехструнную арфу с резонирующими стенками, от чего получался дрожащий звук, и присоединился к Фернандесу. Вместе они производили комичное впечатление: Аласву, наигрывающий «кукарачу», и Фернандес, пытающийся подражать рорванским мелодиям. Джаммас-луджиль прихватил с собой шахматы, и постепенно Силиш уловил суть игры настолько, чтобы побороться за победу. Это было мирное дружеское путешествие.
Но Лоренцена угнетала тщетность их действий. Иногда он хотел никогда больше не оказываться на борту «Хадсона», хотел вернуться назад, на Луну, к своим инструментам и фотографическим пластинам. Да, они открыли новую расу, новую цивилизацию, но какое дело до всего этого человеку?
