Тед Деккер - Тьма
— Нет. — Том схватился за виски. — С головой что-то…
— Ну, что касается истории, то с головой у тебя все в порядке. Историю передают из уст в уста, из поколения в поколение, ее рассказывают в каждой деревне. Денвер, Нью-Йорк — это места из древней истории.
Габил запрыгал воробьем, на двух лапах.
— О, история, история!
Микал скосился в сторону прыгуна, но ничего не произнес.
— Друг мой, — обратился он к Тому. — У тебя классический случай амнезии, как мне кажется. Не понимаю, правда, почему вода не излечила и ее. Черный лес поразил тебя и рассеял твои мысли, привел тебя в шоковое состояние, и это неудивительно. И вот ты бредишь, тебе снятся преследователи в обстановке, которую сфабриковал твой воспаленный мозг. А мозг твой поместил все происходящее в исторический ландшафт. Поразительно!
— Поразительно, государь мой! — повторил Габил, и Микал метнул в него еще один взгляд.
— Но если я потерял память, почему я помню историю? Ведь получается, что о своих снах я знаю больше, чем, скажем, о вас.
— Амнезия, потеря памяти… Селективная, частичная. Да, сложная штука — наш мозг! Исторический антураж остался, современность стерлась. Ты галлюцинируешь, тебе представляется древность. Все можно объяснить. Полагаю, это пройдет. Вызвано это шоком черного леса, плюс ушиб головы…
Звучит логично.
— Значит, сны и галлюцинации после ушиба.
— Так мне представляется, — кивнул Микал.
— Значит, я видел древнюю Землю. Ту, которой больше нет. Ту, которая может только присниться.
Руш нахмурился.
— Не совсем так, но близко к этому. Некоторые называют ее древней Землей, но можно назвать ее и другой Землей. Но все равно это Земля.
— И какая разница между этой Землей и той, которую я вижу во сне?
— Если в двух словах… В ином месте силы добра и зла сами по себе не видны, проявляются лишь в воздействии. Здесь же они более… очевидны и ощутимы, что ли. Как ты сам убедился с черными летучими собаками. Объяснение неполное, но достаточно наглядное, как мне кажется. Что скажешь, Габил?
— Да, да, государь мой, очень наглядное, очень!
— Вот и хорошо.
Том из этого наглядного пояснения толком ничего не понял, но вдаваться в детали не стал, а вместо этого спросил:
— А что стряслось со старой Землей?
— Ну, дорогой мой, это уже сложнее. Тут так просто не расскажешь. Придется начать с вируса, с начала двадцать первого столетия.
— Французский, — вмешался Габил. — Штамм Рейзон. В 2010 году. Или в 2012-м?
— В десятом. И французским его назвать… Французский по истокам, но нельзя сказать, что… впрочем, неважно. Они разрабатывали безобидную вакцину, но при нагревании она мутировала в зловещий вирус. За три недели от населения планеты почти ничего не осталось.
— Меньше трех недель, — заахал Габил. — Меньше трех недель!
— И открылась дорога Обману.
— Великому Обману, — уточнил Габил.
— Да, к Великому Обману, — согласился Микал, кинув другу взгляд, как бы убеждающий того не мешать. — Наступило время бедствий, время войн. О конце старой Земли можно рассказывать долго. Но ты, конечно, всего этого не помнишь?
— Нет, не помню.
— Твой разум внедрился в какую-то точку и закрепился на ней. Разум, сам понимаешь, штука очень сложная.
Том кивнул.
— Но откуда я знаю, что это не сон? — спросил он.
Оба руша заморгали.
— А почему бы и нет? В этом самом Денвере у меня сестра, и память осталась, и жизнь идет, и события происходят. Здесь же я ничего не помню.
— Амнезия, — авторитетно кивнул Микал. — Не думаешь же ты, что я и мой беспокойный друг тебе привиделись? Вот трава под твоими ногами, воздух входит в твои легкие, ты дышишь…
— Ну… Не знаю…
— Ты потерял память, Томас Хантер. Если, конечно, это твое реальное имя… Может быть, это имя из твоего сна. На древней Земле у людей обычно были составные имена. Сойдет и это, пока мы не выясним, кто же ты в действительности.
— Мы тебя видим, Томас Хантер! Ты нам не снишься, не снишься, можешь быть уверен, — успокоил Тома Габил.
— Значит, ты ничего не помнишь ни о нас, ни об озере, ни о шатайках? — спросил Микал.
— Нет, ничегошеньки не помню!
Микал вздохнул.
— Что ж, придется освежить твою память. Только вот с чего начать?
— С нас, государь мой, с нас! — снова запрыгал коротышка Габил. — Мы великие воины, могучие воины, силы страшенной, неустрашимости великой!
Он выпятил грудь и просеменил перед Томом на коротеньких ножках, как пушистое пасхальное яйцо. Как накачанный стероидами цыпленок. Видал, как я черных раскидал? О, я бы мог порассказать…
Легким движением крыла Микал прервал поток красноречия Габила.
— Мы руши, — прервал его Микал.
— Да, да, руши, великие воины.
— Иные из нас, как видишь, более великие воины, нежели остальные.
— Величайшие воины, — не унимался Габил.
— Мы слуги Элиона. Вы дети Элиона. Ты, разумеется, человек. Мы находимся на Земле. Ты ничего этого не знаешь?
— Кто тот человек, который выпил воду? Его звали Билл.
— Билл не человек! Если бы он был человеком и выпил запретную воду, нам бы вряд ли удалось спастись. Мы, скорее всего, уже погибли бы. Он был… Билл был иллюзией. Шатайки загипнотизировали тебя, они хотели приманить тебя к воде, заставить напиться запретной воды. О запретной воде-то ты помнишь?
Том нервно зашагал по траве, помотал головой.
— Ни-че-го не помню, ничего! Не знаю, какая вода запретная, какая питьевая, живая, там, мертвая вода — ничего! Шатайки-болтайки… И кто эта женщина, тоже не знаю… — Он замер. — И что она имела в виду, когда сказала, что выбрала меня…
— Извини. Я верю тебе. Просто очень необычно это — говорить с тем, кто потерял память. Меня здесь называют мудрецом. В этой части леса я единственный мудрец. У меня безупречная память. Интересно, интересно! Невероятный случай. Рашель выбрала человека без памяти.
Габил шумно взмахнул крыльями.
— Как романтично!
— Романтично?
— Для Габила почти все романтично. Он втайне мечтает стать человеком. Может быть, даже и женщиной.
Габил скромно промолчал.
— Придется начать с самых основ. Следуй за мной! — Микал направился туда, откуда доносилось журчание воды. — Идем, идем.
Том двинулся за ним. Густая трава заглушала их шаги. Она и под деревьями не исчезла и даже не стала реже. Выше колена вздымались цветы фиалки и лаванды, лепестки размером с ладонь. В траве никаких опавших листьев, сломанных сучьев, ничто не мешает Тому шагать, а двоим рушам прыгать впереди, указывая путь.
