Светлана Ягупова - Контактер
"И впрямь, откуда?" - спросил он себя. Нахватался отовсюду понемножку. С детства читал запоем. А потом стал растворять в себе тех, к кому притрагивался, ничуть не заботясь о собственном стержне. Нет у него этого стержня, оттого так легко вбирает в себя то одного встречного, то другого, если чувствует, что может подзарядиться энергией радости, беззаботности. К таким же, как детдомовский Леня Носов, ставший индикатором его странного дара, старается не подходить слишком близко - душа разбаловалась и размякла в постоянном кайфе.
- Такое впечатление, - в раздумье сказала Березова, - что вашего пара хватило бы и на турбину, но вы пускаете его в свисток.
Стеклова насупилась. Было невмоготу смотреть, как он мотается туда-сюда.
- Я привел вас в замешательство? - Он остановился напротив нее. - До сих пор разгадываете ребус, кто я и откуда?
- Разве и Таня не знает? - удивилась Березова. - Это уже интересно. Она заерзала в кресле, поудобней устраиваясь, как на представлении. - У вас что, блиц-роман?
- У нас деловые отношения, - строго сказал он.
- Да, Надя, у нас дела, - кивнула Стеклова. - Но ты не уходи. - И неожиданно для себя стала обсуждать, какого цвета полоски пустить на свитер Юрке - собралась вязать, а фасон не продумала.
Он продолжал ходить по комнате, удивляясь, до чего они разные, эти женщины, с которыми его столкнул случай. Несмотря на распахнутость людям, открытость, вряд ли Березова уделила бы ему столько внимания, сколько Татьяна. Скорей всего тут же выдворила бы за дверь. Такие в критических ситуациях действуют слишком правильно. А вот Татьяна не каждого и не сразу впустит в собственную душу, хотя и быстро увлекается людьми и способна на безрассудные поступки. Зато и отважно любопытна, и сопереживания ее глубже, более цельны, надежны.
По странной аналогии подумалось о Зое, о том, что, судя по письмам, в ней почти детская наивность Березовой и замкнутая отвага Татьяны. Или это лишь домысел?
Пока подруги болтали, он набрал по телефону код города, в котором жила Зоя, и затаил дыхание.
- Але! Але! - тревожно отозвалось на другом конце провода.
Именно таким и представлял ее голос: тонким, сильным, нежным.
Молча опустил трубку.
- Я, наверное, пойду? - вопросительно сказала Березова, вставая.
Он как раз проходил мимо нее и почти безотчетно прикоснулся к ее плечу:
- Посидите еще.
Березова вскрикнула, грузно шлепнулась в кресло.
- Что? Что случилось? - рванулась к ней Стеклова.
Березова сидела, схватившись за грудь, глаза ее были расширены.
- Будто дыра... здесь. Пустое место, - проговорила запинаясь. Ее бегающий взгляд остановился на Коляне, в глазах мелькнуло смятение:
- Постойте... Как только вы тронули меня за плечо... - Она спрятала лицо в ладонях. - Меня будто обокрали.
Стеклова резко обернулась к Коляну.
- Что? Что вы сделали? - прошипела она, хватая его за ворот.
- Не прикасайтесь! - Не успел предупредить он, как ее отшвырнуло в противоположный угол.
Он выбежал в коридор, рванулся к входной двери, стал лихорадочно дергать подряд все замки, но дверь не открывалась.
- Постойте, - услышал голос Стекловой.
Слегка пошатываясь, она вышла к нему, машинально протянула руку, но тут же испуганно отступила.
- Вам никуда нельзя, - сказала осевшим голосом. - Пройдите сюда, указала глазами на детскую.
Он понял, что она о чем-то догадалась. Понурив голову, послушно удалился.
- Таня, - шепотом сказала Березова, - Таня, что это?
- Оставь нас, - попросила Стеклова, - объясню потом, а пока никому ни слова.
Березова растерянно кивнула и молча покинула дом.
Опять они сидели в разных углах гостиной и молча смотрели друг на друга.
- Теперь вам все ясно, - наконец сказал Колян.
- Мне ничего не ясно, - хмуро возразила она. - Кроме того, что к вам нельзя притронуться. Вы будто под током.
- В этом и причина моих преступлений. Дело в том, что я умею прикасаться к чужим душам.
Она смотрела на него почти бессмысленно. То, о чем он говорил, не укладывалось в обыденные представления о воровстве.
- Как же это у вас получается?
- Не знаю. Вино плюс вода и музыка.
- Что?
- Заряжает и разряжает. Стоит исключить вино, и я могу быть очень полезен, но сейчас это уже редко случается. Когда же заряд минусовый... Впрочем, сами видели.
- Но зачем это вам, если приносит одни неприятности?
- Не знаю.
- Что же вы делаете с чужими чувствами?
- Забавляюсь ими, грею собственную душу, испытываю ее в разных состояниях, - глаза его загорелись, как у маньяка. - Даже не представляете, какое это удовольствие - прощупывать десятки чужих состояний! Вот вы идете по улице или просто с кем-то беседуете, и самое большее, что улавливаете в человеке, это выражение глаз, лица, по которому можно догадаться о внутреннем мире. Но эта догадка вне вас, то есть вы можете даже сострадать или радоваться с кем-то его радостью, однако все это не то. Вы никогда не сумеете полностью вобрать в себя чей-то восторг или печаль.
- Почему же, - начала было Стеклова, но он опередил ее.
- Не спорьте, все эти так называемые сопереживания - ничто в сравнении с тем, что происходит со мною. Мне дано умение врываться в физическую оболочку другого и творить там ералаш. - По лицу его блуждала улыбка фанатика. Слегка прикрыв глаза, он продолжал: - Дорогая Татьяна Васильевна, вы не можете и вообразить, до чего это утомительно и чудесно вторгаться в чужие миры. Знаю, что и преступно, но если бы у вас была возможность хоть раз окунуться в душу другого, вы бы поняли меня. Вот, говорю себе, мимо прошла пушистая доброта и обволокла меня с ног до головы мягким теплом. А знали бы, как ранят колючки зависти и ненависти, но я стараюсь избегать их, как и все тяжелое, неприятное, имеющее такое же число оттенков, как и счастье. Зато в радости купаешься, точно под теплым душем. И вот, когда я забираю чужое состояние, человек ощущает себя обкраденным. Так ведь? Что испытали вы?
- Будто из меня что-то вынули.
- У некоторых появляется ощущение, что у них украли нечто материальное, и тогда начинается погоня.
- Но как можно притягивать?.. Значит, надо иметь в груди... вакуум?
Он вздрогнул. Слово ударило по сердцу. Произнесли то, о чем он лишь смутно догадывался, но боялся признаться в этом.
Тот, кто знал его, не мог сказать, что он черствый, нечуткий. Более того, чувства подчас так захлестывали, что он тонул в их стихиях. Жизненная энергия переполняла его, он был готов в любую минуту на самый тяжелый труд, но, когда представлялась такая возможность, ощущал тоскливое нытье под ложечкой. Все, что подворачивалось, было не по нему. Что именно принесло бы удовлетворение, не знал. Порою лишь это ощущение беспредельных сил делало могучим в собственных глазах. Но душа его зияла такой пустотой, что порою становилось не по себе.
