Рэй Брэдбери - Из праха восставшие
— Меня-то не забываете! — обиделся юный женский голос.
— Сеси! — хором крикнула Семья. — До свидания! Приятной поездки!
Паровоз засвистел и тронул поезд с места.
Поезд въехал на поворот. Нильский Пращур накренился и негромко скрипнул.
— Да-а, — прошептал Питер. — Вот так вот.
— Да, — согласился Вильям. — Вот так вот. Поезд дал свисток.
— Устал я, — сказал Джек.
— Ты устал, — проскрипел Пращур.
— Душно здесь, — сказал Филип.
— Еще бы! Этому старику четыре тысячи лет, если не больше. Верно, старый? Твой череп — ну чисто склеп.
— Прекратите! — Старик с ненавистью стукнул себя по лбу. В его голове словно заметались перепуганные птицы. — Прекратите.
— Да что вы так, успокойтесь, — прошептала Сеси. — Я хорошо выспалась и, пожалуй, составлю вам компанию на часть этого путешествия, чтобы показать вам, Дедушка, как следует обращаться с шакалами и крокодилами, которых посадили на время в вашу клетку.
— Шакалы! Крокодилы! — возмутились Питер, Вильям, Филип и Джек.
— Молчать! — скомандовала Сеси, утрамбовывая их, как табак в старой, давно не чищенной трубке. Ее тело осталось далеко позади, в египетских барханах, а свободное от плоти сознание кружило над кузенами, сдерживая их, околдовывая, смиряя. — Вы лучше посмотрите, как тут интересно.
Кузены смолкли и посмотрели.
И действительно, место, где они находились, напоминало полутемный склеп, битком набитый останками прошлого: кипы, пакеты и связки давних воспоминаний, их радужные крылышки то аккуратно сложены, то кое-как скомканы, а еще какие-то призрачные фигуры, ворохи теней. То тут, то там сияло какое-нибудь особо яркое воспоминание, словно выхваченное из полумрака лучом янтарного света — золотая минута, солнечный полдень. А еще — запах старой кожаной мебели и паленых волос и едва ощутимая вонь мочи от желтушных камней, о которые то и дело ударялись их локти.
— Смотрите! — хором забормотали кузены. — Да, конечно! Да!
Теперь они потихоньку вглядывались сквозь мутные, густо припорошенные пылью стекла пра-пра-прадедовых глаз, таращились на огромную голову исполинской железной змеи, уносившей их неведомо куда, на зеленый с коричневым осенний мир, струившийся мимо их купе, словно мимо дома с затянутым паутиной окном. Они уже знали по прошлому опыту, что говорить ртом старика — все равно что раскачивать свинцовый язык заросшего ржавчиной колокола. Его уши работали как плохо настроенный радиоприемник, звуки внешнего мира едва пробивались в них сквозь треск и завывание помех.
— И все-таки, — сказал Питер, — это уже лучше, чем совсем без тела.
Поезд с грохотом влетел на мост.
— Я, пожалуй, ознакомлюсь с обстановкой, — сказал Питер.
Старик почувствовал, что его тело шевельнулось.
— Прекрати! Успокойся! — крикнул он и крепко зажмурился.
— Открой их! Давай посмотрим!
Его глазные яблоки крутились из стороны в сторону.
— Ой, какая девочка идет! Ну, быстренько!
— Самая прекрасная девушка в мире! Соблазн был неодолим, и древний сноп чуть приоткрыл левый глаз.
— Ого! — сказали все разом. — Ведь и правда! Девушка, хорошенькая и соблазнительная, как самый лучший приз, какой только можно выиграть на ярмарке, сшибая мячиком молочные бутылки, плавно раскачивалась в такт толчкам поезда.
— Нет! — старик испуганно зажмурился.
— Открывай! Пошире!
Его глаза крутились, как вентиляторы.
— Отстаньте! — заорал он в отчаянии. — Прекратите! Девушка качнулась сильнее, словно готовая упасть на всю их компанию.
— Прекратите! — крикнул запредельно ветхий старик. — Мы тут не одни, с нами Сеси, воплощенная невинность!
— Невинность! — заржали четыре кузена.
— Дедушка, — вздохнула Сеси, — со всеми этими моими путешествиями, ночными прогулками, я не то чтобы слишком…
— Невинна, — гаркнули хором кузены.
— Но послушайте! — возмутился Пращур.
— Это вы послушайте, — прошептала Сеси. — Сотнями летних ночей я просачивалась в окна сотен спален. Я лежала на прохладных белоснежных простынях и купалась раздетой в реках, а затем лежала на берегу, под августовским полуденным солнцем, на виду у птиц и…
— Я не желаю этого слушать!
— Да… — Голос Сеси блуждал в полях воспоминаний. — Сквозь окна в солнечном лице девушки я смотрела на юношу, и тогда же, в тот же самый момент, я была тем самым юношей, я опаляла страстью эту девушку. Где только не случалось мне угнездиться — в спаривающихся мышах, в попугайчиках-неразлучниках, в нежных голубях и в бабочках, слившихся воедино на полевом цветке.
— Проклятье!
— Я мчалась на санях в декабрьскую полночь, когда падал снег, из розовых лошадиных ноздрей вылетали белые клубы пара, а нам шестерым, молодым и веселым, было тепло под грудой мехов, и мы хотели, искали и находили…
— Перестань сейчас же! — сказал старик.
— Браво! — воскликнули кузены.
— …И я вселялась без спроса в сказочно великолепный дворец — тело прекраснейшей в мире женщины…
Пращур потрясенно молчал.
Ибо теперь на него словно сыпался легкий, завораживающий снег. Он ощутил прикосновение цветов к своему лбу, дуновение июльского утреннего ветерка в своих ушах, по его телу текли струи тепла, на древней, иссохшей грудной клетке наливались груди, где-то внизу, под ложечкой, вспыхнуло и стало разгораться жаркое пламя. По мере того как Сеси говорила, его губы увлажнились, чуть припухли и окрасились, — и он знал поэзию, и знал, что может рассыпать ее нескончаемым алмазным дождем, — серые от тысячелетней могильной пыли пальцы зашевелились у него на коленях и стали нежно-розовыми, как яблоневый цвет. Старик взглянул на них, пораженный замер, а затем крепко, до боли, сжал кулаки.
— Нет! Отдай мои руки! Очисти мой рот!
— Хватит, — сказал внутри него голос Филипа.
— Мы попусту тратим время, — сказал Питер.
— Давайте-ка познакомимся с этой юной дамой, — предложил Джек.
— Давно пора! — дружно поддержали его Филип, Питер и Вильям; невидимые веревочки вздернули старика на ноги.
— Отпустите меня! — крикнул он и отчаянно сомкнул свои глаза, свой череп, невероятный каземат, грозивший раздавить четверку кузенов. — Ну! Прекратите!
— На помощь! — Кузены заметались в кромешной мгле. — Свет, дайте свет! Сеси?
— Сейчас, — сказала Сеси.
Старик почувствовал, что невидимые руки щиплют его и дергают, щекочут за ушами и под мышками. Его легкие наполнились пухом, в носу засвербило от сажи, ему неудержимо хотелось чихнуть.
— Билл, бери его левую ногу, двигай! Питер — правую, шагай! Филип — правую руку. Джек — левую. Начали!
— Поживее! Давай! Нильский Пращур шагнул.
