Роберт Хайнлайн - Небесный фермер
Отец возился, открепляя койки и перемещая их со стены на пол. Когда я вошел, он прервал свое занятие. Мы сели потрепаться. Я рассказал о капитанской разборке.
– Мы смотрели по видео, – кивнул отец. – Правда, твоей физиономии я не разглядел.
Я объяснил, что мне не пришлось давать свидетельские показания.
– Почему? – заинтересовалась Пегги.
– Откуда я знаю? – Я снова вспомнил, как проходила разборка, и спросил: – Слушай, Джордж, а правда, что капитанская власть на корабле – это последние в мире остатки абсолютной монархии?
Отец поразмыслил и сказал:
– М-м-м… Я бы назвал его конституционным монархом. Но что монархом – это несомненно.
– То есть мы должны ему кланяться и говорить «Ваше величество»? – предположила Пегги.
– Я бы тебе не советовала, Пегги, – отозвалась Молли.
– Почему? Это было бы забавно.
– Могу себе представить, – улыбнулась Молли. – Думаю, капитан просто положит тебя на колено и отшлепает.
– Он не посмеет! Я буду кричать!
Я не разделял ее уверенности. Особенно когда вспомнил про четыреста миллионов миль грязных тарелок. Про себя я решил, что, если капитан скомандует «Жаба!» – я тут же подпрыгну и квакну.
Пусть даже капитан Харкнесс и был монархом, но властвовать он явно не стремился; первое, что он велел нам сделать, это провести выборы в судовой совет. А потом вообще перестал показываться на глаза.
Голосовать могли все, кому стукнуло восемнадцать. Впрочем, мы тоже приняли участие в голосовании: нам велели избрать совет юниоров. Хотя этот орган так и остался чисто формальным.
Совет же, избранный взрослыми – настоящий совет, – обладал на корабле реальной властью. Даже наказаниями за провинности капитан больше не занимался: суд, перешел в ведение совета. Отец говорил, что капитан просматривает и утверждает решения совета, прежде чем они обретают законную силу, но я что-то не припомню, чтобы капитан оспорил хоть одно решение. И можете себе представить, каким было первое постановление совета после того, как он разобрался с мелочевкой типа режима питания и так далее? Они постановили, что мы должны ходить в школу.
Совет юниоров незамедлительно собрался и заявил протест, но это ничего не изменило. Решение осталось в силе.
Пегги входила в состав совета юниоров. Я спросил ее, почему она не подаст в отставку, – ведь совет продемонстрировал свою полную беспомощность. Честно говоря, мне просто хотелось ее подразнить: Пегги, надо отдать ей должное, изо всех сил отстаивала наши интересы.
Как ни странно, затея со школой оказалась не такой уж плохой. Мы томились от безделья, глазеть на звезды быстро надоело; все они одинаковы. К тому же первым уроком оказалась экскурсия по кораблю – вещь, безусловно, интересная.
Нас разбили на группы по двадцать человек, так что экскурсия заняла целый день – по судовому времени, разумеется. «Мейфлауэр» был круглым как шар с выступающим конусом с одной стороны. Верхушка конуса представляла собой сопло, или «горелку», как называл его наш гид, главный инженер Ортега. Если считать, что сопло находится на корме, то носом корабля будет та часть шара, где расположена рулевая рубка, окруженная каютами членов экипажа, в том числе и капитанской. «Горелка» и двигатели были отделены от остальных помещений тяжелым противорадиационным экраном. От экрана к рулевой рубке тянулся здоровенный трюм в форме цилиндра диаметром более сотни футов, разделенный перегородками на отсеки. Там хранились грузы, предназначенные для колонии: машины, образцы почвы, оборудование и Бог знает что еще. А вокруг этого центрального цилиндра располагались пассажирские палубы: непосредственно у обшивки корабля палуба «А», под ней «Б», еще ниже «В», а потолок палубы «Г» представлял собой внешнюю стенку трюма. На этой нижней палубе были сосредоточены общие помещения: комнаты отдыха, столовые, кухня, спортзал, лазарет и так далее, а на трех верхних палубах – каюты. Палубу «А» пришлось приспосабливать к изогнутой поверхности шара, так что через каждые десять-пятнадцать футов вы обязательно натыкались на ступеньки, а потолки существенно отличались по высоте. У самой кормы и на носу расстояние между полом и потолком не превышало шести футов, и там жили самые маленькие пассажиры, зато в других местах потолки на палубе «А» возвышались аж на двенадцать-тринадцать футов.
Изнутри было довольно трудно представить себе общую планировку корабля – казалось, все на нем перемешано в кучу. Мало того: искусственное тяготение, для создания которого корабль вращался вокруг своей оси, искажало всю перспективу. Где бы вы ни стояли, палуба под вами была ровной, зато спереди и сзади круто загибалась кверху. Но дойти до этого изгиба было невозможно: вы шли вперед, а пол под ногами по-прежнему оставался ровным. Если не полениться, можно было обогнуть весь корабль, сделав полный круг, и вернуться к исходной точке: это ничего не меняло. Сомневаюсь, что я смог бы разобраться в планировке судна, если бы мистер Ортега не начертил нам условную схему.
Главный инженер объяснил, что корабль вращается со скоростью три и шесть десятых оборота в минуту, то есть за час делает двести шестнадцать полных оборотов. Этого достаточно, чтобы сила тяжести на палубе «Б» достигла одной трети земной. Расстояние от оси «Мейфлауэра» до палубы «Б» семьдесят пять футов; моя палуба «А» расположена дальше от центра, а следовательно, гравитация у нас примерно на одну десятую больше, а на палубе «В» – наоборот, меньше. Что касается нижней палубы, то там сила тяжести уже значительно слабее, так что ничего удивительного, если у вас закружится голова, когда вы резко встанете из-за стола.
Рулевая рубка расположена прямо на оси: говорят, там можно поплавать в невесомости, даже при вращении корабля; впрочем, случая убедиться в этом самому мне так и не представилось.
Вращение создавало еще один побочный эффект: космос все время находился под нами, «внизу». Я имею в виду, что иллюминаторы можно было разместить только в одном месте – на полу верхней палубы. Там они и находились, четыре штуки, огромные, каждый в своем отсеке.
Мистер Ортега провел нас в одну из обзорных галерей. Иллюминатор – большая круглая кварцевая пластина, встроенная в пол, – был огражден перилами. Ребята, первыми вошедшие в галерею, устремились к перилам и быстренько попятились; две девчонки взвизгнули. Я протолкался вперед, подошел к ограждению и глянул вниз. Передо мной открылась бездонная глубина космоса, миллионы триллионов миль – и все они уходили из-под ног.
Я не дрогнул – Джордж говорит, что я скорее акробат, нежели акрофоб, – но все же схватился за поручень покрепче. Кому охота падать с такой высоты? Кварцевая пластина совсем не отражала света, и казалось, что между тобой и царством вечности нет никаких преград.
