Альтер эво - Иванова Анастасия

Тридцатидвухлетний Марк по понятным причинам не застал Земли без палов – как и без альтер-эво теории. То есть если какие-то волнения насчет гостей и имели место, то к его приходу в мир уже успокоились.

Хотя иногда он задавался вопросом: все-таки почему им поверили? Что такого они показали мировым лидерам – вероятно, предкам тем самых немногочисленных людей из списка Китина, – что те решились на меры, на которые решились? Сверстники Марка ни разу в жизни не видели огнестрельного оружия. О двигателях внутреннего сгорания, работавших на углеводородном топливе, можно было почитать в книжке. Как же это удалось провернуть?

А еще иногда, но редко – как можно реже на самом деле, – Марк думал о том, каково оно: вдруг осознать, что все это может закончиться в любой момент. Он-то родился позже, в его мире это знание присутствовало всегда. Все вокруг знали – и жили же как-то, в панику не впадали, в окна не выходили. Тем более уже было известно и то, что их альтернатива условно стабильна. То есть – ничего страшного. Главное – не делать резких движений. И все будет отличненько.

Но вот проснуться одним прекрасным утром и внезапно выяснить, что ничего не отличненько, что ты и не заметишь, как твой мир одномоментно лопнет, и от него не останется даже надгробной плиты на кладбище мыльных пузырей… Никого и ничего, не то что твоего вида – ничего вообще. Это не радует, нет. Совсем не радует. От такого и тронуться можно.

По крайней мере сейчас, после разговора у Пегаса, Марк чувствовал что-то в этом роде – чувствовал себя слегка стронутым. И чувство это было настолько неприятным – словно болтаешься, подвешенный посреди космоса, а ниточка такая тонкая, и не разглядеть ее, – что от него срочно требовалось чем-то отвлечься.

Что ж, по крайней мере занятие искать не пришлось.

Поднявшись к себе, он сразу понял, куда девался тот, первый, в темных очках. В квартире образовался… не то чтобы беспорядок, нет. Но какой-то чужеродный порядок. Как будто тот, кто здесь покопался, не хотел проявлять нарочитое неуважение, но и скрывать свою деятельность особо нужным не считал.

– Нехорошо, Олег Иванович, – внятно проговорил Марк, снимая со спинки стула ремень из воловьей кожи с толстенной пряжкой, которому там висеть не полагалось. – Спросили бы – я бы сам сказал.

В юности Марка в эту полую открывающуюся сбоку пряжку много чего помещалось, да. Много чего интересного. Но лишь до того, как им занялся Йорам.

– Ты вязнешь в мелочах, – говорил Йорам. – Растрачиваешь свою ци на такую херню, что и сказать противно. Либо ты перестаешь маяться всей этой дурью, либо попросту кончишься, как свет в лампочке.

Решив не вязнуть в мелочах, Марк не стал перекладывать то, что теперь лежало неправильно. Вместо этого он прошел в кухонную часть комнаты, с минуту порасслаблялся перед открытым холодильником, наконец вынул оттуда один из треугольных сэндвичей с индейкой в индивидуальной упаковке – ровные их стопки заполняли всю верхнюю полку: срок хранения у сэндвичей был полгода – и встал с ним у окна.

Жуя хлеб, Марк смотрел на бульвар, зеленый, чистый и аккуратный. Время от времени по нему проносились ситикары – преимущественно симпатичные букашки-«венты» пастельных цветов. Посередине, между двух полос движения – шеренга деревьев. Под одной из лип Марк видел огромного черного пса со стоящими торчком ушами, поразительно величавого, серьезного и бородатого. Хозяин, пацаненок лет десяти, был едва ли выше пса ростом и сосредоточенно складывал какую-то оригами-фигурку – собачий поводок свободно болтался у него на локте, не оставляя сомнений в том, кто кого выгуливает. Спустя столько десятилетий сложно было отделить, что у них было изначально, а что когда-то стало новшеством, введенным по рекомендации паладинов. Деревья в городах – это, кажется, новое. А собаки и монорельсовые трамваи, например, были всегда.

Ладно, сказал себе Марк, начнем с малого.

Он спустился к почтовому ящику, кое-как извлек оттуда перемятый ком газет (Марк несколько дней этого не делал, а почтальон в таких случаях проявлял исключительное зверство) и понес к себе. Мельком подумал о чудесном устройстве, доставляющем новости тебе прямо на дом – называется «радио». Консерватору и луддиту Марку претила сама идея держать дома говорящую машинку, да и в любом случае о таких новостях она не сообщает. Вот однажды, еще во время обучения, его случайно вынесло в совершенно чуждую альтернативу, где люди каким-то образом добывали себе новости из плоских штуковин с экранчиками размером с ладонь. Кажется. А может, он все неправильно понял. Альтернатива была такая далекая, что Марк оказался совершенно дезориентирован, переполошился, начал делать резкие движения и до сих пор считал везением то, что через несколько секунд его, желтоперого, выдернуло обратно, домой.

Марк сделал кофе, досыпал синицам семечек, устроился на диване и принялся искать упоминания о недавно почивших знаменитостях. Как и ожидалось, за вчера – никого. Покойный был, по словам Китина, невидимым. Интересно, что это на самом деле означает?

– Ты сперва ввязываешься, а потом даже не думаешь, а еще только собираешь сведения о том, во что ввязался, – замечал Йорам. – И собрав, тоже не думаешь. Попробуй все-таки завести привычку думать – здорово скрашивает одиночество жизни, знаешь ли.

Марк поморщился. Было два варианта. Первый – позвонить Бубну, потому что насколько хорошо Марк выуживал информацию из других альтернатив, настолько же хорошо Бубен добывал ее в их родной. Но сейчас… Нет, пока призывать этого демона рановато. Марк буквально поджелудочной железой чувствовал, что обратиться к Бубну в этом деле еще придется, так что по мелочам его лучше не дергать.

Китин не оставил ему никаких контактов. Забыл? Ага, держи карман шире.

Значит, второй вариант.

– Ты ленишься и вечно норовишь остаться на том уровне, на котором уже привык работать, на котором тебе комфортно, – назидал Йорам. – А вместо этого должен…

– Заткнись, пожалуйста, а? – вежливо попросил Марк и пошел к дивану.

Он выкопал из-под скомканного пледа подушку, взбил и кинул на пол, на коврик с перуанскими мотивами. Встал на колени – подушка под попой, – потом опустился ниже, сжав ее между ног. Надо завести нормальную дзафу.

Марк опустил ладони на бедра, выпрямил спину, применив макушечное усилие, методично расслабил все мышцы, прикрыл глаза, задышал правильно. Приготовил блокнот.

А потом постарался проделать именно то, о чем прознал Китин. Самостоятельно нащупать поток, войти в него и лечь в дрейф.

Получилось почти сразу же.

В этот раз поток данных был мощный и полноводный, и оказалось легче легкого сохранять концентрацию на том, что его интересовало – на неизвестном человеке, который умер вчера и который почему-то так много значил. Его разум словно бы выпустил тонкие усики, которые нащупывали путь в потоке и одновременно питались от него, точно токоприемники у троллейбуса. Как и всегда, Марку требовалось попасть в какую-нибудь из ближайших альтернатив, и вскоре он вышел на такую и оказался вдруг рядом с темноволосой женщиной лет тридцати – тридцати пяти, буквально у самого ее лица.

Женщина, как не сразу сообразил Марк, сидела вроде как в оранжерее, в садовом кресле: сквозь густую зелень виднелись застекленные треугольники. Она зажала трубку телефона между ухом и плечом, занимаясь кофе на подносе, стоявшем перед ней на низком столике:

– …сожрут с дерьмом, когда узнают. Такое ведь не скроешь, не правда ли? Что Язепс Старков наконец-то умер. Что он умер не сам. Что его мозги разлетелись по подушке и частично по стене, так что обои придется переклеивать – а эти обои мне, черт их забери, нравились. И я буду крайней, понимаешь? Они меня просто распнут.

Язепс Старков, записал в блокноте Марк. Имя ничего ему не говорило.

– Что с того? Это я могла бы у тебя спросить. Ты у нас вроде как занимаешься исками о клевете, или я что-то путаю? Как считаешь, не попросят ли меня после этого из любого приличного дома – жену-убийцу, да еще с такими отягчающими? Равновесное преступление – тебе это о чем-то говорит? – Шатенка быстро отпила из чашки. – Мы должны принять превентивные меры; донести до этих продажных тварей, что засудим любого, кто посмеет что-то вякнуть.