Роджер Зилазни - Остров мертвых
С другой стороны, Шендон всегда был мотом. Он транжирил деньги, швыряя их направо и налево: даже в первом уголовном деле, по которому он проходил, и в апелляции к суду его квалифицировали как растратчика. В мире денег он чувствовал себя как betta splendens, иначе говоря, как рыба в воде, одном из самых важных алхимических элементов.
Допустим, я выпишу ему чек на полмиллиона в общекосмической валюте. Любой другой положил бы деньги в банк и жил бы припеваючи на дивиденды. Шендон просадит все за год-два. И у меня снова возникнут проблемы. Напав на меня один раз, он нападет и во второй. Я готов отразить его удар. Готов в любой момент. Быть может, он и не захочет резать курицу, которая несет золотые яйца. Но черт его знает… До конца нельзя быть уверенным ни в чем. Я не смогу жить с этой мыслью.
Согласись он на отступное, я тотчас же отвалю ему солидный куш. Потом я договорюсь с бандой наемных убийц, и они быстренько выведут его из игры.
А если Шендон уйдет от них?
Тогда он снова сядет мне на хвост, и снова вопрос станет так: или он, или я.
Я перебрал все мысленные варианты, обмозговав проблему со всех сторон.
Все сводилось к одному.
В тот раз у него был с собой пистолет, но он предпочел схватку врукопашную.
— С Шендоном этот номер не пройдет, — сказал я. — Он не занимается торговлей.
— Я никого не хотел обидеть. Просто до сих пор я никак не могу разобраться в обычаях землян.
— Не только вы не можете.
Смеркалось. На облачном небе снова не было ни единого просвета. Еще немного — и мы спустим плот на воду и поплывем к острову по грязной жиже, теплой, как парное молоко. Мои луны не вышли из-за туч, значит, операция будет проходить в кромешной мгле.
— Грин-Грин, — обратился я к своему напарнику, — мы сейчас скованы одной цепью. Я даже чувствую себя больше пейанином, чем человеком. Тот, кем я стал, лишь продолжение меня самого. Я умею убивать, и вы умеете убивать. Моя пайбарда — смертельная обида — может быть не менее глубока, чем ваша, и месть моя будет страшна.
— Я знаю, — откликнулся Грин-Грин. — За это я вас уважаю.
— Вот что я хотел сказать вам: когда с Шендоном будет покончено, вместо вражды я предлагаю вам свою дружбу. Я могу походатайствовать за вас, чтобы Великие допустили вас к новой, законной конфирмации. Я поговорю с первосвященником храма Странтри о присвоении вам имени Кирвара Четырехликого, Отца Цветов. Он наверняка согласится.
— Вы хотите купить меня, сын Земли?
— Ничуть. Я искренне хочу помочь вам. Дальше решайте сами. Я не держу на вас зла, — ведь вы не наносили мне пайбарды.
— Но я же хотел убить вас!
— Для меня в том пайбарды нет. Вы не виноваты.
— Вы знаете, что я могу уничтожить вас в любой момент?
— Знаю. Вы не раз подумывали об этом.
— Как странно, что вам были известны мои на-мерения! Я же поставил блокировку на свои мысли!
— Дело не в телепатии, а в дедуктивном методе.
— Вы действительно становитесь похожи на пей-анина, — сказал Грин-Грин, помолчав. — Клянусь вам, что отложу мщение до того момента, как мы разберемся с Шендоном.
— Конец уже близко. Скоро мы уедем отсюда, — пообещал я.
Больше мы не разговаривали, в ожидании, пока опустится ночь. Наконец стало совсем темно.
— Пора, — произнес я.
— Пора, — отозвался он.
Мы встали и вдвоем понесли плот к береговой кромке.
Пошлепав ногами по мелководью, мы подтянули плот к остывающему озеру и спустили нашу посудину на воду.
— Весло у вас есть? — спросил я Грин-Грина.
— Есть.
— Ну, поплыли.
Мы взобрались на плот и погребли, а на глубине стали отталкиваться шестами.
— Если Шендон неподкупен, — задал мне вопрос пейанин, — зачем он торговал вашими секретами?
— Если бы мои люди платили ему больше, он бы продавал нам секреты других.
— Тогда я не понимаю, почему вы считаете его неподкупным, — заявил Грин-Грин.
— Потому что он — человек, как и я. Он люто ненавидит меня, и этим все сказано. Такую пайбарду нельзя выкупить ни за какие деньги.
Мне казалось, что я прав.
— Для меня в сознании человека есть белые пятна, — заметил пейанин. — Когда-нибудь мне бы хотелось узнать побольше о его мыслительных процессах.
— И мне тоже, — подхватил я.
За тучами мелькало расплывчатое светлое пятно: лунное сияние пробивалось сквозь небесные прорехи. Каттонталлус медленно восходил.
Вода мягко плескалась, заливая ботинки, но не доходила выше колен. С берега нам вдогонку дул свежий ветер.
— Вулкан спокоен, — заметил Грин-Грин и добавил: — А о чем вы беседовали с Белионом?
— От вас и это не ускользнуло!
— Я не раз пытался вступить с вами в телепатическую связь и обнаружил, что у вас был с ним контакт.
— И Белион, и Шимбо занимают выжидательную позицию, — пояснил я. — Потом будет схватка, и на поле боя останется один из них.
Вода была черней чернил и теплая, как кровь. В жемчужной, беззвездной ночи остров блестел, как антрацит. Вскоре шесты перестали доставать до дна, и мы снова осторожно погребли, стараясь не брызгать веслами. Грин-Грин, как и все пейане, обожал воду. Я видел, какое наслаждение было написано на его обычно непроницаемом лице, пока мы пересекали озеро.
Плыть по темной воде было и упоительно, и страшно. Это место много значило для меня: когда я создавал свой остров, меня вела Гармония. Однако вид, открывавшийся передо мной, не внушал мне спокойствия, как Долина Теней; наша переправа не напоминала безмятежную прогулку. Скоро мой остров станет похож на лавку мясника. Я ненавидел свой шедевр и боялся его одновременно, зная, что у меня не хватит пороху воспроизвести его еще раз. Впервые в жизни я пожалел о том, что сотворил.
Пересечь под покровом ночи темные воды означало для меня вступить в борьбу с самим собой, а я не желал ни понимать этого, ни принимать. Я внезапно нашел ответ загадки: я плыл не по озеру, а по Токийскому заливу, который выбросил на берег кучу отбросов памяти, груды жизненных помоев, которые, как казалось мне, навек легли на дно и ие должны были вернуться назад; остров был немым свидетелем тщеты, ничтожности всех идеалов и устремлений, хороши были они или дурны, и о его неприступные скалы разбивались все человеческие ценности, что говорило о бессмысленности самой жизни, которая тоже расшибется об утес, и от такого удара уже не оправится никто, нигде, никогда…
Я стоял на плоту, по колено в теплой воде, но меня внезапно начало трясти от озноба. Грин-Грин, заметив, что я гребу с ним не в лад, тронул меня за плечо, и мы выровняли нарушенный ритм.
