Орсон Кард - Игра Эндера. Глашатай Мертвых
— Ерунда, — запротестовал дон Кристао. — У нас вовсе нет таких намерений.
— Разве? — возразил Эндер. — Почему мы так стараемся изолировать их от любого влияния нашей культуры? Не только в интересах науки. Не просто хорошее правило ксенологии. Вспомните, пожалуйста, мы открыли ансибл, полеты к звездам, управление гравитацией, даже оружие, которым мы уничтожили чужаков, — непосредственно благодаря нашим контактам с баггерами. Мы научились технологии из машин, которые они оставили после первой вылазки в систему Земли. Мы пользовались этими машинами задолго до того, как поняли их. Некоторые из них, например, филоскат, мы не понимаем до сих пор. Мы вышли в космос именно в результате контакта с цивилизацией, которая была на порядок выше нашей. И все же лишь через несколько поколений мы взяли их машины, превзошли и уничтожили их. Вот в чем смысл барьера — мы боимся, что свинки сделают с нами то же самое. И они понимают это, понимают и ненавидят.
— Мы не боимся их, — заявил епископ, — ведь они всего лишь дикари…
— Баггеры относились к нам так же, — сказал Эндер. — Но для Пипо и Либо, Уанды и Миро свинки никогда не были дикарями. Они отличаются от нас, больше чем фрамлинги. Но они все равно мыслят. Раманы, не варелсы. Поэтому когда Либо увидел, что им грозит голод, что они готовились воевать, чтобы сократить население, он поступил не как ученый — не стал наблюдать за их войной и регистрировать смерть и страдание. Он поступил как христианин. Он взял экспериментальный амарант, который не годился в пищу людям, потому что он был слишком близок лузитанской биохимии, и научил свинок сажать его, собирать урожай и употреблять в пищу. Я не сомневаюсь, что Конгресс увидел именно поля амаранта и увеличение численности свинок. Это не умышленное преступление, а акт сострадания и любви.
— Как вы можете называть такое непослушание деянием христианина? — возмутился епископ.
— Кто из вас, если сын его попросит хлеба, даст ему камень?
— Дьявол тоже может цитировать писание в своих целях, — отпарировал епископ.
— Я не дьявол, — возразил Эндер, — и свинки тоже. Их дети умирали от голода, а Либо дал им пищу и спас их жизни.
— Но посмотрите, что они сделали с ним!
— Давайте посмотрим, что они сделали с ним. Они умертвили его. Точно так же, как они поступают со своими наиболее уважаемыми согражданами. Разве это нам ни о чем не говорит?
— Это говорит, что они опасны и не имеют совести, — сказал епископ.
— Это говорит, что смерть для них — нечто совершенно другое. Если бы вы, епископ, считали кого-то совершенным душой, настолько праведным, что каждый прожитый день мог бы только уменьшить его совершенство, то не было бы для них лучше, если бы их убили, и они попали бы прямо в рай?
— Вы смеетесь над нами. Ведь вы не верите в рай.
— Но вы верите! А святые? Разве они не вознеслись на небо?
— Конечно. Но люди, которые убили их, были звери. Убийство святых не сделало их святыми, их души навечно попали в ад.
— А что, если мертвые не возносятся на небо? Что, если они начинают новую жизнь, прямо на ваших глазах? Что, если, когда свинка умирает и ее тело раскладывают, как мы видели, тело пускает корни, превращается в нечто иное? Что, если оно превращается в дерево, которое живет еще пятьдесят, сто, пятьсот лет?
— О чем вы говорите? — спросил епископ.
— Вы хотите сказать, что у свинок существуют метаморфозы от животных к растениям? — спросил дон Кристао. — Но биология говорит, что это маловероятно.
— Это почти невозможно, — сказал Эндер. — Именно поэтому лишь немногие виды на Лузитании пережили десколаду. Потому что лишь немногие из них оказались способными к этому превращению. Когда свинки убивают одного из своих, он превращается в дерево. И дерево сохраняет по крайней мере часть его разума. Потому что сегодня я видел, как свинки хором пели вокруг дерева, и хотя никакие инструменты к нему не прикасались, оно отделилось от корней, упало, и расщепилось на куски в точности такой формы, которая была нужна свинкам. Это был не сон. Миро, Уанда и я видели это своими глазами, слышали песню, трогали дерево и молились за души мертвых.
— Какое отношение это имеет к нашему решению? — спросила Боскинья. — Ну хорошо, леса состоят из мертвых свинок. Это интересно для ученых.
— Я говорю, что когда свинки убили Пипо и Либо, они считали, что помогают им перейти в следующую стадию их существования. Они были не звери, а раманы, оказывающие высочайшую честь людям, которые сделали им добро.
— Еще одно моральное превращение, не так ли? — спросил епископ. — Сегодня, когда вы Говорили, вы показывали нам Маркоса Рибейру снова и снова, каждый раз в новом свете. Теперь вы хотите, чтобы мы поверили в благородство свинок. Хорошо, мы верим в это. Но я не пойду против Конгресса, на страдания, которые это принесет, только для того, чтобы наши ученые могли научить свинок делать холодильники.
— Послушайте, — заговорила Новинья.
Все посмотрели на нее ожидающе.
— Вы говорите, что они прочли все наши файлы?
— Да, — подтвердила Боскинья.
— Тогда они знают все, что в них написано. О десколаде.
— Да, — сказала Боскинья.
Новинья сложила руки на коленях.
— Никакой эвакуации не будет.
— Я так не думал, — сказал Эндер. — Поэтому я попросил Элу привести вас.
— Почему эвакуации не будет? — спросила Боскинья.
— Из-за десколады.
— Чепуха, — не согласился епископ. — Твои родители нашли лекарство от нее.
— Они не могли ее лечить, — сказала Новинья, — они только сдерживали ее. Не давали ей активизироваться.
— Это верно, — кивнула Боскинья. — Именно потому нам нужна эта добавка к воде — коладор.
— Каждый человек на Лузитании, кроме, может быть, Глашатая, если он еще не заразился, является носителем десколады.
— Эта добавка недорога, — настаивал епископ. — К тому же они вполне могли бы изолировать нас.
— Никакой изоляции не хватит, — ответила Новинья. — Десколада бесконечно изменчива. Она поражает любой генетический материал. К тому же, добавки можно дать людям, но можно ли дать их каждой травинке? Каждой птице? Каждой рыбе? Каждой частичке планктона в океане?
— И все они могут заразиться? — спросила Боскинья. — Я не знала этого.
— Я никому не говорила, — ответила Новинья. — Но я встроила защиту в каждый вид, который я создала — в амарант, картофель, во все. Проблема была не в том, как создать съедобный протеин, а в том, чтобы заставить организмы вырабатывать антитела против десколады.
Боскинья была поражена.
— Значит, куда бы мы не попали…
— …мы можем вызвать полное уничтожение биосферы.
— И вы держали это в секрете? — спросил дон Кристао.
— Не было необходимости говорить об этом, — Новинья посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. — В этой информации было что-то, из-за чего свинки убили Пипо. Поэтому я держала это в секрете, чтобы никто не знал. Но теперь, из того, что выяснила Эла в последние годы, и из того, что рассказал Глашатай, я знаю, что открыл Пипо. Десколада не просто расщепляет генетические молекулы и не дает им нормально изменяться и размножаться. Она еще и дает им способность взаимодействовать с совершенно чуждым генетическим материалом. Эла делала эту работу против моей воли. Вся местная жизнь существует в сочетаниях растительных и животных форм. Кабра и капим, водяные змеи и грама, мухи и камыши, птицы зингадоры и лианы тропесо. Наконец, свинки и лесные деревья.
— Вы хотите сказать, что они превращаются друг в друга? — дон Кристао был поражен и заинтересован.
— Свинки, быть может, уникальны в том, что труп свинки превращается в дерево, — сказала Новинья. — Но, возможно, кабра оплодотворяется пыльцой травы капим. Может быть, мухи выводятся из кисточек речного камыша. Нужно изучить. Я должна была бы заниматься этим уже несколько лет.
— И теперь они узнают это? — спросил дон Кристао. — Из ваших файлов?
— Не сразу. Может быть, через двадцать-тридцать лет. До того, как другие фрамлинги попадут сюда, они узнают, — сказала Новинья.
— Я не ученый, — вмешался епископ. — Похоже, что поняли все, кроме меня. Какое отношение все это имеет к эвакуации?
Боскинья нервничала.
— Они не могут вывезти нас с Лузитании, — объяснила она. — Куда бы они нас не отвезли, мы принесем с собой десколаду, а она убьет все живое. Во всех Ста Мирах недостаточно ксенобиологов, чтобы сохранить от уничтожения хотя бы одну планету. К тому времени, когда они сюда доберутся, они поймут, что мы не можем уехать отсюда.
— Ну и отлично, — сказал епископ. — Это решает нашу проблему. Если мы скажем им это, им не придется даже посылать за нами флот.
— Нет, — возразил Эндер. — Епископ Перегрино, когда они поймут, что может натворить десколада, они позаботятся о том, чтобы никто и никогда не покинул пределов этой планеты.
