Виталий Забирко - Вариант Пата
— Твой раб? — спросил он.
Крон промолчал. Атран стоял перед Алозой, держа перед собой за ножны меч сенатора, и смотрел на претора открытым взглядом.
— Наслышан… — процедил Алоза и принялся обходить Атрана, словно желая осмотреть его со всех сторон.
Атран медленно поворачивался вслед за ним.
— Хорош… — Оттопыренная губа Алозы свесилась ещё ниже. — Без ошейника и нагл, словно вольноотпущенник первого дня.
— Я надеюсь, сенатор, — спросил он, по-прежнему глядя на Атрана, — ты не будешь на меня в претензии, если я его когда-нибудь зарублю?
— Боюсь, что это тебе не удастся, — усмехнулся Крон. — Он владеет мечом не хуже тебя.
— Кто — раб? — Алоза от изумления протрезвел. — Раб поднимает меч на гражданина Пата?
— Стоит ему только захотеть, — ответил Крон, — и я дам ему вольную по первому его требованию. Каким угодно числом.
Алоза потерял дар речи.
Тем временем четверо рабов поставили на ноги огромную тушу Среста.
— Прочь! — зычно гаркнул Срест.
Одним движением плеч он разметал рабов, державших его под руки, и тут же плашмя рухнул вперёд, подмяв под себя тщедушного Бурстия.
— Вот незадача! — хохотнул он, проползая по Бурстию подобно дорожностроительному комбайну. — Голова вроде бы светлая, а ноги не держат!
«И почему они так много пьют?» — в который раз с тоской подумал Крон.
— К сожалению, меня ждут, и я уже опаздываю, — он поднял руку, прощаясь. — До встречи в термах!
Крон кивнул Атрану и зашагал по тропинке к термам.
— Советую твоему рабу не попадаться на моём пути! — прорычал вслед Алоза, но Крон только усмехнулся.
Тропинка вильнула в сторону, за кусты и вывела на мощёную аллею.
— Это правда, Гелюций? — спросил вдруг Атран.
Крон вздрогнул от такого обращения, но быстро подавил в себе желание одёрнуть раба, не назвавшего его господином.
— Что — правда?
— Что я могу получить волю, когда захочу?
Крон спрятал улыбку.
— А ты можешь привести примеры, когда мои слова расходились с делом? — спросил он.
— Да.
От неожиданности Крон остановился.
— Когда же это?
— Когда вы обещали наказать меня прутьями.
Крон хмыкнул и снова зашагал по аллее.
«А ты хотел бы, чтобы я это своё обещание претворил в жизнь?» — чуть было не спросил он, но сдержался.
— Не путай, пожалуйста, мои желания с чужими, — сказал он. — Если я дал слово исполнить чужую просьбу, то я его сдержу, чего бы мне это ни стоило.
— Значит, я могу получить волю хоть сейчас?
— Значит, можешь.
Некоторое время они шли молча.
— Мой господин, — вдруг с жаром и мольбой проговорил Атран, и Крона покоробило теперь уже такое обращение. — Я знаю, ты добр и великодушен. Исполни ещё одну мою просьбу. Отпусти со мной Калецию.
Губы раба дрожали.
— Нет, — отрезал Крон.
— Мой господин, — продолжал просить Атран, — ты богат, и тебе это ничего не будет стоить. Ведь дал ты вольную Дискарне, хоть она и доносила на тебя. Отпусти со мной Калецию.
Кровь бросилась в лицо сенатору. За все годы рабства это была первая просьба Атрана. И Крон ощутил, в какую глубочайшую яму унижения шагнул этот гордый и независимый, несмотря на своё положение, человек. Человек, умевший даже слова «мой господин» произносить с достоинством.
— Нет, — глухо повторил Крон. — Я действительно богат, причём настолько, что ты себе и представить не можешь. Я мог бы скупить всех рабов Пата и дать им вольные грамоты. Но что бы это дало? Ты знаешь, как живут многие вольноотпущенники? Они ютятся в портовых кварталах, спят прямо на земле под открытым небом, питаются подаянием и воровством, а за временную работу по разгрузке кораблей в порту каждый день между ними происходят драки. Они рады бы снова продать себя в рабство, они продают своих детей и счастливы, если им это удаётся. Если я отпущу тебя одного, то ты сумеешь и прокормить себя, и постоять за себя. Но если я дам вольную вам обоим, вы станете такими же изгоями, как и обитатели портовых кварталов. И придёт время, когда ты, продавая своих детей в рабство, проклянёшь тот день и час, когда я дал вам волю.
Сенатор оглянулся на Атрана. Раб шёл следом, смотря на него молящими глазами. Доводов рассудка он не принимал.
— Мой господин… — снова попытался просить Атран.
— Нет! — оборвал его сенатор.
«Свою судьбу надо создавать своими руками», — хотел сказать он. Но не сказал.
Они вышли из рощи прямо к термам — огромному конгломерату зданий из белого известняка, который начал возводиться ещё два века назад предприимчивым аргентарием Иклоном Баштой на горячем источнике. С тех пор термы много раз перестраивались и достраивались их новыми владельцами, и поэтому архитектура построек выглядела нелепой до невозможности. В левом крыле, самом старом, приземистом, с многочисленными, закопчёнными от вечно курившегося дыма, трещинами, калили камни для любителей пара. По правую сторону и в центре располагались всевозможные бани, рассчитанные на все вкусы и на все сословия. А из центра невообразимого хаоса построек безобразным горбом выпирало новое здание, возведённое теперешним владельцем терм Дистрохой Кробуллой специально для торжественных омовений. В здании находился огромный бассейн с горячей водой, опоясанный по периметру ступенями фракасского дерева, на которых обычно располагались приглашённые.
Сюда и направился Крон. Он вошёл в предбанник, разделся и накинул на себя купальную простыню, предложенную служителем.
— Можешь сходить в общие бани, — сказал он Атрану. — Деньги возьмёшь из кошеля. Но чтобы через один перст ты ждал меня здесь. Ах, да, спохватился он. — Перст, по новому исчислению, — это чуть больше утренней четверти.
Крон наконец отважился посмотреть Атрану в глаза. Глаза у раба были неподвижные, потухшие, пустые.
— Можешь идти.
Сенатор вошёл в термы. Веселье здесь уже набрало силу. Из густого облака пара доносились шум голосов, плеск воды, музыка, разноголосое пение. Несмотря на многочисленные светильники, укреплённые на колоннах, поддерживающих свод, свет с трудом пробивался сквозь туман пара и благовоний, и от мелькавших расплывчатых теней у вошедшего в термы создалось впечатление, что он ступил в подземное царство мёртвых.
От одной из колонн отделилась тень, и перед Кроном появился голый Плуст с чашей в руке.
— Я уже заждался вас, Гелюций! — широко улыбаясь, пожурил он.
— Ты опять навеселе, — недовольно буркнул Крон.
— Ну что ты, Гелюций, право… Это же только для поднятия ущемлённого духа и чистоты мысли!
