Андрэ Олдмен - Змеиный камень
Дым шел все гуще, зеленоватые клубы столбом поднимались вверх, к каменной крыше алтаря и, обогнув навес, призрачными змеиными кольцами возносился к ясному ночному небу. Заволновались жертвенные петухи в клетках, захлопали крыльями, заскребли коготками...
- Сеттамантхара ой бастарргазан!
Что-то затрещало позади алтаря, и сонм ярких сполохов метнулся во все стороны. Толпа шарахнулась. Некоторые попадали, запутавшись в полах халатов, стражники судорожно ухватились за рукояти сабель.
- Всемогущий Отец Тьмы, кто предписал всем созданиям молиться Тебе и воздавать славу, - громко, нараспев заголосил желтобородый, - молю Тебя послать мне душу этого человека, чтобы он возгласил мне охотно, верно и с готовностью то, что я у него испрошу... Hagio o Theos Iscyra Athata Paracleta!
Жуткий вой донесся вдруг откуда-то из-за спин толпы. Дарбар вздрогнул и чуть не выронил книгу. Он оглянулся, ища источник звука, и, если бы кто оказался в этот момент рядом, то смог бы заметить в его глазах страх.
Впрочем, желтобородый быстро взял себя в руки и продолжил чародейское действо.
Он произнес еще несколько невнятных слов, и в клубах дыма на алтаре заворочалась какая-то тень.
- Пришел ли ты? - вопросил ученик стигийских магов.
Тень дернулась, порыв ветра отнес в сторону дымные кольца, и все увидели, что Козлиный судья сидит на своем каменном ложе.
- Я пришел, - раздался тоненький озябший голос, - кхе-кхе... спрашивай!
Кумовья Кариб и Ассарх стояли, тесно прижавшись друг к другу и дрожа так, что их тюрбаны съехали до самых глаз.
- Восстал, - прошептал Ассарх непослушными губами, - и кашляят...
- Мороз там, мороз, - забормотал Кариб, тиская непослушными пальцами амулет на груди, - холодно, сказывают, на Серых Равнинах...
- Ответь нам, почтенный Раббас, - выкрикнул желтобородый, поднимая над головой книгу, - пред лецом детей твоих...
Он оглянулся и поманил рукой братьев. Те вышли вперед на подгибающихся ногах. Аюм опять тер шею, всхрипывая, как раненый поросенок.
- Правда ли, что ты должен деньги другу твоему Ахбесу из аренджуна? Если правда, то сколько должен?
С алатаря снова донеслось перханье, потом тонкий голос ответил:
- Правда, о вопрошающий! Я столько им задолжал, что и сам со счету сбился.
- Скажи, отец, какая сумма причитается почтенному Ахбесу? - просипел Бехмет, вглядываясь слезящимися глазами в неясную тень под навесом.
- Молчи, - грозно оборвал его желтобородый, - он тебя не слышит! Говорю я, вы - внемлете! Именем Дамбаллаха великого и ужасного заклинаю тебя, явившийся по воле Темного бога, сколько ты должен?!
- Двести тысяч, - последовал внятный ответ.
Дарбар немного подождал, но тень молчала.
- Это все? - вопросил желтобородый. - Говори! Говори!
- Я же и говорю... - покойник снова заперхал. - Куча золота... Ах, да, еще маленькая шкатулка из атлайского ореха! На ней вырезана змея, а внутри - серенький такой камешек...
- Вы слышали? - обернулся Дарбар к братьем.
- Слышали... - едва слышно отвечал Бехмет. Аюм молча кивнул и отвернулся.
Дым от алтаря полосами стелился по земле, протягивая к толпе зеленоватые щупальца, заставляя людей пятиться и шептать молитвы. Многие были уже не рады, что дали уговорит себя присутствовать при столь жутком зрелище и прикидывали, сколько монет следует возложить на алтарь Митры, чтобы Светлый Бог простил им невольное участие в чародействе.
- Я дозволяю тебе удалиться! - Дарбар снова раскрыл свою книгу и, заглянув в нее, прочел: "Oragiel Postum Salamla!"
Рев за спинами толпы повторился, на этот раз более слабый, словно затухающий. И снова вздрогнул и растерянно обернулся ученик магов, и широко раскрыл глаза, заметив растаявшее в темном воздухе бледное пятно... Впрочем, остальным присутствующим было не до того: люди в ужасе закрыли руками лица, когда из-за алтаря с грохотом ударили снопы белых искр.
В курильницах защелкало, дым изменил цвет, став нежно-розовым, тень на возвышении на миг исчезала, а когда клубы рассеялись, тело Раббаса снова неподвижно лежало на каменном возвышении.
Дарбар извлек из рукава небольшой жезл с кисточкой на конце, старательно смел в кучку светящееся вещество, образующее круг, собрал и ссыпал в коробочку. После чего подошел к братьям, поклонился и объявил, что церемония закончена. - Не желаете ли подойти к телу и убедиться в его полной сохранности? - спросил он так, как будто предлагал покупателям в лавке пощупать штуку доброй материи.
- Нет! - испуганно воскликнули братья, а старший добавил: - Мы придем утром, чтобы исполнить последний долг и зажечь погребальный костер. Сейчас же поспешим назад, дабы вознести молитвы в домашней кумирне.
Зубы у Бехмета постукивали. Мысленно он уже был в своей теплой комнате в окружении слуг и телохранителей.
- Ты прав, уважаемый, - отвечал Дарбар, снова поклонившись, - не следует пренебрегать обычаями и оставлять на поминальном столе недоеденное и недопитое.
Он собрал куритильницы в сундук, снял плащ и корону и сделал знак носильщикам следовать вперед. В полном молчании толпа потекла к воротам. Вскоре над шамашаном воцарилась тишина, нарушаемая лишь недовольным квохтанием жертвенных птиц да шумом ветра среди каменных обелисков. 7. Конец Кривого Ахбара
Кривой Ахбар и его люди возвращались из предместья прямиком через степь, сгибаясь под тяжестью увесистых мешков. Вожак оказался прав: обеты, принесенные мертвецу, помогли ворам довольно легко проникнуть в дом судьи и славно поживиться в его кладовых. Такое объяснение редкой удачи казалось шуххрийцам вполне достаточным; они проникли в Северное предместье окольной тропой и не встретили процессию, двигавшуюся на шамашан по главной дороге. Если же быть точным, везение их объяснялось не столько клятвами, данными покойнику, сколько отсутствием должной охраны: мужчины ушли вместе с братьями, женщины тихо сидели на своей половине, а слуги пьянствовали, радуясь, что за отсутствием господ не надо больше изображать тяжкую скорбь по безвременно скончавшемуся судье.
Слуги были спокойны: среди шадизарских воров бытовал обычай не грабить дом умершего, пока его тело не сожжено. Однако в Эр-Шуххре плевали и на писанные законы, и, уж тем более, на неписанные.
Первым шагал здоровый краснорожий туранец. Свою добычу он завернул в бархатную портьеру, сорванную в спальне Козлиного суди, и сейчас то и дело похлопывал снизу лежавший на спине тюк свободной рукой, вызывая этими хлопками приятное побрякивание и легкий звон благословенного металла. Туранец вспоминал, что на шамашане его ожидают зубы судьи и тихонько посмеивался.
Он глянул в сторону темневшего на фоне лунного неба холма и... застыл, выпучив глаза.
