Юрий Леднев - Странный остров
Научный аргумент Юрия убедил Брена, но сомнение в том, что его не обманывают, полностью так и не исчезло. Президент вернулся на свое место и задумался, иногда взглядывая с усмешкой на друзей. Потом вдруг заявил восторженно, будто нашел клад:
— А что! Поэма, написанная при помощи телепатии, будет иметь успех у читателя! Это великолепная реклама для моей книги! Я сделаю вот что: запру вас в разных комнатах, и вы с помощью телепатии будете втроем писать мне поэму! — От восторга перед собственной идеей Брен весь так и засиял! На его физиономии торжествующе горело: «Что съели! Как я вас! Попробуйте-ка теперь меня обмануть?»
И тогда наступила очередь Ореста! Без вступительного словоблудного чинопоклонения он смело пошел в атаку на правителя. В этой смелости чувствовалось: «У меня нет семьи, и потому мне терять нечего!» Он панибратским тоном начал:
— Послушай, Брен! На кой черт тебе надо, чтобы твою поэму писали мы при помощи телепатии? Тебе о ней придется тогда молчать, а не хвастать на весь мир! Любой школьник в наше время поймет, что поэму писал не ты! Ведь телепатия — это посыл сигнала и его прием. Значит, для этого нужны не менее, чем двое. Все теперь знают: с помощью телепатии воруют идеи, как это делает мой соперник, один мошенник-композитор! С помощью экстрасенции он выуживает из моей головы мелодии, которые я выдумываю. А потом сразу бежит в какой-нибудь журнальчик, выдает эту мелодию за свою, и ее публикуют. Я приношу туда свое произведение, а мне показывают: вот эта мелодия! Она уже была опубликована. И смотрят на меня, как на вора! Нет, с телепатией лучше не связываться. По-дружески тебе говорю!
Выслушав рассказ Ореста про телепатическую кражу, Брен откровенно расхохотался.
— Так, значит, и у вас воруют мысли с помощью телепатии! А я-то думал: этим занимаются только военные конторы!
— Да, и у нас! — с горечью признался композитор.
Брен задумался. При такой ситуации ему, видно, не хотелось оставлять при Дворце сразу трех поэтов, но тщеславное чувство взяло верх.
— Ладно, — решил он. — Останетесь втроем! Сейчас я распоряжусь, чтобы вам принесли побольше бумаги и ручек, пишущие машинки. Вас запрут вместе в одной комнате, там вы будете сочинять мою поэму! Втроем даже лучше, больше напишете, книга будет толще! — Он, довольный своим рвением, мило улыбнулся.
Сидеть взаперти в комнате Дворца, даже втроем, двое суток подряд, сочиняя для Брена придворную поэму, — такая «благодать» никак не устраивала наших друзей. Они стали объяснять президенту, что творить поэму лучше у моря. А, чтобы поэма получилась правдивой и сильной, им надо походить по городу, по острову, понаблюдать жизнь подчиненных, набраться впечатлений.
— Птичка в клетке поет хуже, чем на воле! — объяснил поэт.
— Я попробую переложить поэму на музыку, — пообещал Орест. — Если вы нас отпустите. Тогда ее можно будет не только читать, но и петь!
И Брен после таких объяснений отпустил пташек на волю, с условием, конечно, что они за два дня сотворят ему великую поэму и еще положат ее на музыку.
— Завтра быть на моем награждении! — приказал на прощание Брен.
Когда друзья вырвались из Дворца, они не сразу пошли в свой коттедж, а отправились на берег моря, на то место, куда их забросил смерч, и долго, молча глядели в голубое небо и в морскую даль.
И невольно заговорили о том, как выбраться теперь отсюда.
«Эх, если бы тот смерч унес нас обратно!»
Но грустить долго не пришлось! Прибежал запыхавшийся Пат с Массимо.
— Где вы пропадали? Вас срочно требует к себе Брен!
— Зачем мы ему опять понадобились?
— Скорее! Скорее! Все узнаете у него!
И друзья нехотя снова отправились во Дворец, сопровождаемые клерками.
Поднимаясь по знакомой уже лестнице Дворца к кабинету Брена, друзья услыхали какие-то странные звуки, доносившиеся из комнаты президента. Похожие то на бессильное мычание, то на разгневанный рык, то на стоны умирающего, они путали и звали на помощь, словно там творилось чудовищное преступление. Встревоженные друзья побежали быстрее по ступенькам и, не дождавшись отставших от них клерков, застучали в дверь. Истеричные крики и стоны замолкли, но дверь не отворилась, пока подоспевший Пат не надавил на потайную кнопку.
Створки входа в президентскую комнату разошлись с мелодичным звоном, и друзьям представилась такая картина: посреди кабинета на трибуне стоял Брен и, размахивая руками, кривляясь, как шимпанзе, произносил речь перед группой манекенов.
Увидев вошедших, Брен соскочил с трибуны и стал жаловаться:
— Черт побери эту полимистериновую толпу! Никак не могут понять всей прелести минуты! Посмотрите на их рожи: стоят, как чурбаны! Никакого понятия о верноподданических эмоциях! Где надо зарыдать — они хохочут, где надо улыбаться — они хмурятся. — Он с гневом ткнул пальцем в сторону манекенов, и те выученно, как клоуны на уроке циркового училища, заулыбались во всю широту физиономии. — Ну, рыдайте! — закричал на них Брен. — От вас уезжает самый лучший президент, самый демократичный правитель, самый любимый вами вождь! Ну! — Манекены заморгали глазами и тупо посмотрели на неиствовавшего Брена. — Вот и все, что я смог добиться от них за час. От такой дрессировки никакого толка! Без вас у меня ничего не получится. Давайте, ребята, помогайте мне готовиться к президентским проводам.
— А что вы хотите из них выжать? — спросил Юрий.
Брен объяснил:
— Завтра я буду произносить свою прощальную речь. Народ, прощаясь со мной, должен плакать, рыдать, умолять, чтобы я остался! Народ! Понимаете, народ должен жалеть меня! А я не могу выжать каплю поклонения у этих бестолковых болванов! — Брен в безнадежности всплеснул руками.
— Зачем вам надо добиваться поклонения и авторитета у манекенов? — спросил президента Георгий.
Брен с укоризной глянул на философа и разъяснил:
— Авторитет у собаки не дороже, но мы его добиваемся! — Потом, что-то вспомнив, он вздохнул и продолжал: — Я буду выставлять свою кандидатуру в президенты там, дома. И мне это пригодится. Меня могут выбрать! Я теперь знаю, как править народом, а как оставить след в его душе, когда кончится срок президентства, я еще не знаю. Люди могут не понять прощальных слов и забудут меня…
— Вам надо умереть! — неожиданно выпалил Орест. Его слова грянули, как выстрел убийцы, покушавшегося на папу римского.
Брен от такого неожиданного предложения вытаращил в испуге глаза, будто и впрямь увидел летящую в него пулю.
Друзья глянули на Ореста с упреком и жалостью, как на сотворившего внезапную непростительную глупость.
