Мэри Расселл - Птица малая
Когда он закончил, Энн сказала:
– Ну, это лишь догадка, но мне пришло в голову, что она сефардка.
Эмилио круто затормозил и замер, закрыв глаза.
– Конечно. Еврейка, испанская ветвь. – Он посмотрел на Энн. – Она думает, что мои предки вышвырнули ее предков из Испании в тысяча четыреста девяносто втором.
– Это многое объясняет, – пожала Энн плечами, и они продолжили прогулку. – Лично мне нравится твоя борода, милый, но она делает тебя похожим на Великого Инквизитора, каким его изображают киношники. Возможно, многое в тебе ее раздражает.
Архетипы Юнга работают в обе стороны, сообразил Эмилио.
– Балканы, – сказал он после паузы. – Ее акцент может быть балканским.
Энн кивнула.
– Возможно. Множество сефардов после высылки оказались на Балканах. Она могла приехать из Румынии или Турции. Или Болгарии. Откуда-то оттуда. – Энн присвистнула, вспомнив Боснию. – Я скажу тебе кое-что о Балканах. Если люди там считают, что могут забыть обиды, они пишут эпическую поэму и заставляют детей читать ее перед сном. Ты противостоишь пяти векам тщательно сохраняемых и очень дурных воспоминаний о католической Испанской империи.
Молчание длилось слишком долго, чтобы его следующее высказывание могло вызвать доверие.
– Я лишь хочу лучше ее понять.
Энн сделала лицо, говорившее: «О, ну конечно». Эмилио продолжил упрямо:
– Работа, которой мы заняты, достаточно трудна. Враждебность только делает ее еще тяжелей.
Мысленно Энн выдала циничный комментарий. Произносить это она не стала, но Эмилио, прочитав по ее лицу, фыркнул:
– Ой, не будь ребенком!
И Энн хихикнула, словно двенадцатилетняя девчонка, впервые услышавшая непристойный анекдот. Затем взяла его под руку, и они направились обратно, прислушиваясь к звукам района, отходящего ко сну. Собаки лаяли на них, листья шелестели и шептали. Какая-то мать звала: «Хизер, пора спать! Я не собираюсь повторять!»
– Хизер. Несколько лет не слышала этого имени. Вероятно, назвали в честь бабушки.
Внезапно Энн остановилась, и Эмилио обернулся, посмотрев на нее.
– Черт возьми, Эмилио, я не знаю – возможно, Бог столь же реален для тебя, как Джордж и ядруг для друга… Нам едва исполнилось двадцать, когда мы поженились, – еще раньше, чем остыла земная кора. И поверь, никто не проживет вместе сорок лет, не заметив на пути нескольких привлекательных альтернатив.
Он попытался что-то сказать, но Энн вскинула руку.
– Погоди. Я намерена, мой дорогой, одарить тебя непрошеным советом. Знаю: это будет звучать несерьезно, – но не притворяйся, что ты не чувствуешь того, что ты чувствуешь. Именно так попадают в ад. Чувства – это факты, – сказала она, снова двигаясь с места. – Гляди прямо на них, занимайся ими. Проработай их настолько честно, насколько сможешь. Если Бог нечто вроде белой цыпочки из средних слоев, проживающей в пригороде, – что, признаю, довольно смелое предположение, – имеет значение лишь то, что ты делаешь со своими ощущениями.
Они уже могли видеть Джорджа, ожидавшего их в круге света на передней веранде. Ее голос был очень нежен.
– Может, Бог полюбит тебя сильней, если затем ты вернешься к нему с открытым сердцем.
Поцеловав Энн на прощание, Эмилио помахал Джорджу и отправился обратно в университет, получив немало пищи для размышлений. Энн присоединилась к Джорджу, но прежде чем Эмилио удалился за пределы слышимости, она прокричала:
– Эй! А что я получила за экзамен?
– Восемьдесят шесть. Ты облажалась с творительным падежом.
– Дерьмо! – завопила Энн, и сквозь темноту к нему донесся ее смех.
К понедельнику Эмилио сделал определенные выводы. Бороду он сбривать не стал, чувствуя, что это будет слишком заметно, зато подправил свое поведение, сделавшись таким же усредненным англо-американцем, как Щеголь Бриджес. София Мендес несколько расслабилась. Эмилио не позволял себе светской болтовни и вошел в ритм вопросов и ответов, который ее устраивал. Работа пошла спокойней.
Он начал встречать Джорджа Эдвардса на его тренировочной трассе и часть дистанции преодолевать вместе с ним. Эмилио решил бежать десять километров на большой весенней гонке. Джордж, собиравшийся бежать полный марафон, был рад компании. «В десяти километрах нет ничего постыдного», – уверял старший более молодого, ухмыляясь.
И он нашел для себя работу в средней школе бедного района Восточного Кливленда. Он нес свою энергию Господу.
В конце проекта Эмилио был вознагражден чем-то вроде минуты дружбы. На несколько недель София Мендес прекратила их встречи, а затем дала ему знать, что хочет кое-что показать. Эмилио встретился с ней в своем кабинете, и Мендес, обратившись к его системе, вызвала из сети файл. Жестом направив Сандоса в кресло, она сёла рядом с ним и сказала:
– Просто начинайте. Притворитесь, что готовитесь к назначению в миссию, где будете использовать язык, которого никогда не учили и для которого нет официальной программы обучения.
Он сделал, как ему велели. Через несколько минут Эмилио начал скакать туда и сюда, задавать наугад вопросы, гонять программу на разных уровнях. Тут было все: опыт многих лет, даже его песни. Все, чего он достиг, упорядоченное и систематизированное, увиденное сквозь призму ее потрясающего интеллекта. Спустя несколько часов Эмилио отодвинулся от стола и взглядом встретился с ее сияющими глазами.
– Прекрасно, – двусмысленно сказал он. – Просто прекрасно.
И впервые увидел, как София улыбается. Через секунду на ее лицо вернулось выражение яростной гордости, и Мендес встала.
– Спасибо. – Она помедлила, но затем твердо продолжила: – Это был хороший проект. Мне было приятно с вами работать.
Эмилио тоже поднялся, поскольку было ясно, что она намеревается уйти – вот так просто.
– Чем вы теперь займетесь? Наверное, возьмете свой гонорар и расслабитесь на бережку?
С минуту София вглядывалась в него.
– Да вы и вправду не знаете, – сказала она. – Очень уединенная жизнь, я полагаю.
Настала его очередь смотреть на нее, не понимая.
– Знаете, что это значит? – спросила София, указывая на металлический браслет, который всегда носила.
Конечно, Сандос заметил его – довольно незамысловатый предмет бижутерии, гармонировавший с предпочитаемой ею простой одеждой.
– Я получаю лишь прожиточный минимум. Гонорар выплачивают моему брокеру. Он получил контракт на мои услуги, когда мне было пятнадцать. Меня учили за его счет, и пока я не оплачу расходы, никто не имеет права нанимать меня напрямую. Я не могу снять идентификационный браслет. Он здесь, чтобы защищать интересы брокера. Я думала, такие соглашения общеизвестны.
